Атлант расправил плечи. Часть II

* * *

— Я должен поговорить с тобой об этом, — сказал Эдди Уиллерс, глядя через стол на официантку. — Не знаю, почему мне это помогает, но это так, просто хочу, чтобы ты меня выслушала.

В этот поздний час огни в подземном кафетерии горели вполнакала, но Эдди Уиллерс видел полные внимания глаза смотревшей на него официантки.

— У меня такое чувство, что нет больше ни людей, ни человеческого языка. Мне кажется, начни я кричать посреди улицы, никто меня не услышит. Нет, не совсем так: как будто кто-то кричит посреди улицы, а люди проходят мимо, и ни один звук не достигает их ушей. И это кричит не Хэнк Риарден, Кен Данаггер или я, а словно мы все втроем… Разве ты не понимаешь, что кто-то должен их защитить, а никто не хочет? Риардену и Данаггеру сегодня утром предъявлено обвинение в незаконной купле-продаже металла. В следующем месяце они сядут в тюрьму. Я был в Филадельфии, в зале суда, когда зачитывали обвинительный акт. Риарден выглядел очень спокойным, мне показалось, что он улыбался. Данаггер вообще не произнес ни слова, просто стоял, как будто в помещении никого нет… Газетчики говорят, что их обоих должны посадить… Нет… нет, я не дрожу, я в порядке, я через минуту буду в порядке… Вот почему я не сказал ей ни слова, я боялся, что сорвусь, а я не хотел расстроить ее еще больше, потому что знаю, каково ей… О да, она говорила со мной об этом, и она не дрожала, но так еще хуже — знаешь, когда человек цепенеет, как будто вообще ничего не чувствует… Послушай, я никогда не говорил тебе, что люблю тебя? Я очень люблю тебя, за то, как ты смотришь сейчас, как слушаешь… Понимаешь… Что она сказала? Странно, она боится не за Хэнка Риардена, а за Кена Данаггера. Она сказала, что у Риардена хватит сил пережить это. Она… она уверена, что Кен Данаггер — следующий, кто уйдет. Уйдет, как Эллис Уайэтт и все прочие. Бросит все и исчезнет… Почему?

Она думает, что дело в стрессе, экономическом и личном. Когда вся тяжесть происходящего ложится на плечи одного человека, он исчезает, как подломившаяся опора. Год назад самым страшным для страны было потерять Эллиса Уайэтта. Он и пропал.

С тех пор, сказала она, центр тяжести смещался, как у тонущего грузового судна, смещался из одной отрасли промышленности в другую, от одного человека к другому. Когда мы лишались первого, второй становился еще более необходимым, и именно его-то мы и теряли следующим. Что сейчас может быть ужаснее того, что угольные запасы попадут в лапы таких людей, как Бойл или Ларкин?

В угольной промышленности не осталось никого, кроме Кена Данаггера. Вот она и говорит, что он будто меченый, словно пойманный в перекрестье прожекторов, ждет, когда его прикончат… Над чем ты смеешься? Знаю, звучит нелепо, но я верю, что это правда… Она? Да, она, точно, умная женщина!.. Тут еще одно, она сказала, человек достигает определенного состояния, когда уже нет ни гнева, ни отчаяния, и происходит это перед тем, как его приканчивают.

Она не может сказать, что это, но задолго до пожара Эллис Уайэтт достиг такого состояния, и с ним что-то должно было случиться. Когда она увидела сегодня в суде Кена Данаггера, то сказала, что он готов к приходу разрушителя… Да, она употребила именно эти слова: он готов к приходу разрушителя. Понимаешь, она не думает, что это произойдет случайно. Она считает, что за этим стоит система, намерение, человек. Разрушитель бродит по стране, одну за другой вышибая несущие опоры, чтобы вся структура рухнула на наши головы. Какое-то жестокое существо, движимое непонятной нам целью. Она говорит, что не отдаст ему Кена Данаггера. Повторяет, что должна остановить Данаггера, что решила поговорить с ним, упрашивать, умолять пережить все потери, защитить от разрушителя, прежде чем тот придет. Она ужасно тревожится и хочет первой увидеться с Данаггером. Он всем отказывает во встречах. Улетел в Питтсбург, на свои шахты. Но она дозвонилась до него сегодня вечером и назначила встречу на завтрашний день… Да, завтра она летит в Питтсбург. Да, она боится за Данаггера, ужасно боится… Нет. Она ничего не знает про разрушителя. У нее нет ключа к разгадке его личности, нет доказательств его существования, если не считать тех разрушений, что он оставляет за собой. Но она уверена, что он есть… Нет, она не знает его целей. Говорит, что его ничто не может оправдать. Бывают минуты, когда она чувствует, что хочет найти его больше всего на свете, даже больше, чем создателя мотора. Говорит, если найдет разрушителя, то застрелит его; что жизнь бы отдала, лишь бы уничтожить его собственной рукой… потому что он — самое ужасное создание из всех живших на Земле, человек, который высасывает из мира разум.

…Наверное, иногда это слишком тяжело, даже для нее. Не думаю, что она позволяет себе думать о том, как она устала. Однажды утром я пришел на работу очень рано и увидел, что она спит на диване в кабинете, а лампа на столе еще горит. Она пробыла там всю ночь. Я стоял и смотрел на нее. Я бы не стал будить ее, даже если бы вся чертова железная дорога провалилась… Когда она заснула? Она напоминала маленькую девочку. Как будто верила, что проснется в мире, где ее никто не обидит, где ей нечего будет скрывать и нечего бояться. Ужасно, такое невинное и чистое лицо, а тело истощенное, словно она упала в обморок. Она выглядела… а почему ты спрашиваешь, как она выглядела, когда спала?.. Да, ты права, почему я сам об этом говорю? Я не должен. Не знаю, что заставило меня так подумать… Не обращай на меня внимания. Завтра я буду в полном порядке. Меня в этом зале суда будто контузило. Я все время думаю: если людей вроде Риардена и Данаггера сажают в тюрьму, то что это за мир, в котором мы живем и ради чего работаем? Осталась ли на земле справедливость? Я, дурак, сказал это одному репортеру, когда выходил из зала суда, а он засмеялся и говорит: «Кто такой Джон Голт?» Скажи, что с ними стало? Остался ли хоть один честный человек на свете? Защитит ли их хоть кто-нибудь? Ты слушаешь меня? Защитит ли их хоть кто-нибудь?

* * *

— Мисс Таггерт, мистер Данаггер освободится через минуту. У него посетитель. Извините, пожалуйста, — любезно произнесла секретарша.

Все два часа, что она летела до Питтсбурга, Дагни решительно не могла объяснить или отбросить терзавшую ее тревогу. Глупо было считать минуты, но Дагни сгорала от нетерпения: поскорее прилететь. Тревога исчезла, когда она вошла в приемную Кена Данаггера: она здесь, и ничто не сможет ей помешать. Она почувствовала огромное облегчение и уверенность в себе.

Слова секретарши разрушили хрупкое чувство покоя. «Ты становишься трусихой», — подумала Дагни, почувствовав толчок беспричинного страха, во много раз превосходившего значение услышанного.

— Извините меня, мисс Таггерт, — снова донесся до нее уважительный, рассудительный голос секретарши; Дагни обнаружила, что стоит на месте, не отвечая. — Мистер Данаггер встретится с вами через минуту. Не хотите ли присесть? — В голосе слышалась тревожная озабоченность, ведь самой Дагни Таггерт приходится ждать.

Дагни улыбнулась.

— Все в порядке.

Она села в деревянное кресло лицом к секретарше.

Потянулась за сигаретой и остановилась, подумав, успеет ли докурить ее, с надеждой подумала, что не успеет, но все же закурила.

Штаб-квартира компании «Данаггер Коул» располагалась в старомодном панельном здании. Где-то на холмах, что тянулись за окном, раскинулись карьеры, на которых и сам Кен Данаггер некогда работал шахтером. Он никогда не переносил свой офис далеко от угольных разрезов.

В отдалении виднелись входы в шахты, вырубленные в склонах холма, небольшие металлические фермы, ведущие в необъятное подземное королевство. Они казались ненадежными, потерявшимися в оранжево-красной породе. Под ярким голубым небом залитый октябрьским солнцем буйный пожар осенней листвы походил на море огня; казалось, его накатывающие волны готовы поглотить непрочные конструкции шахт. Передернув плечами, Дагни отвела взгляд: ей припомнились багряные листья, устилавшие холмы Висконсина по дороге к Старнсвиллю.

От сигареты остался только окурок. Дагни закурила вторую.

Посмотрев на настенные часы, она заметила, что секретарша смотрит на циферблат одновременно с ней. Встреча была назначена на три часа, стрелки показывали двенадцать минут четвертого.