— Нет! Не нужно. Это слишком опасно. И зачем? В этом уже нет нужды. Спасать нечего.
— Это все еще
— Эдди! Неужели ты хочешь. — Она умолкла, понимая, что это бесполезно. — Ладно. Раз у тебя есть такое желание.
— Вечером я вылетаю в Калифорнию — договорился о месте на военном самолете… я знаю, что ты все бросишь, как только… как только сможешь покинуть Нью-Йорк. Возможно, тебя уже не будет здесь, когда я вернусь. Как только ты будешь готова, уезжай. Не беспокойся обо мне. Не жди меня, чтобы поставить в известность. Уезжай, как только сможешь. Я… я попрощаюсь с тобой сейчас.
Дагни поднялась. Они стояли лицом к лицу в полумраке кабинета, между ними висел на стене портрет Натаниэла Таггерта. Им обоим виделись давние годы — то время, когда они только научились ходить по железнодорожным путям. Эдди склонил голову и не поднимал несколько секунд.
Дагни протянула руку.
— До свиданья, Эдди.
Он крепко пожал ее, не глядя на свои пальцы; он глядел ей в глаза.
Эдди пошел к выходу, но остановился, повернулся к ней и спросил, негромко, но твердо, это была не мольба, не отчаяние, а последняя точка в долгой истории.
— Дагни… ты знала… как я относился к тебе?
— Да, — мягко сказала она, осознав в этот миг то, что понимала в течение многих лет. — Знала.
— До свиданья, Дагни.
Негромкий шум от поезда под землей разнесся по стенам здания и заглушил звук закрывшейся за ним двери.
На другое утро шел снег, тающие снежинки леденили виски доктора Роберта Стэдлера, шедшего по коридору отеля «Уэйн-Фолкленд» к номеру, где находился Джон Голт. По бокам шли двое крепких людей из департамента Укрепления Духа, которые даже не пытались скрывать, какой метод укрепления им хотелось бы пустить в ход.
— Помни распоряжения мистера Томпсона, — презрительно сказал один из них. — Одно неверное слово, и ты пожалеешь об этом, приятель.
«Это не снег на висках, — подумал доктор Стэдлер, — это какое-то жгучее сжатие». Оно не проходило после той сцены накануне вечером, когда он кричал мистеру Томпсону, что не может видеть Джона Голта. Он кричал в слепом ужасе, упрашивая круг бесстрастных лиц не принуждать его к общению с Голтом, с плачем обещал сделать все, что угодно, кроме этого. Чиновники не снисходили ни до спора, ни даже до угроз; лишь отдавали ему приказания. Он провел бессонную ночь, твердя себе, что не подчинится; но теперь шел к двери номера Голта. Причиной жгучего сжатия висков и легкой, вызывающей головокружение тошноты было то, что он никак не мог ощутить себя доктором Робертом Стэдлером. Он увидел металлический блеск штыков на винтовках охранников у двери, услышал, как в замке повернулся ключ. Обнаружив, что идет вперед, Стэдлер услышал, как за ним заперли дверь.
В другом конце большой комнаты он увидел сидящего на подоконнике Джона Голта, высокого, стройного, в широких брюках и рубашке, одна его нога свисала к полу, другая была согнута, пальцы рук были сплетены на колене, голова с будто освещенными солнцем волосами четко вырисовывалась на фоне серого неба. Внезапно доктор Стэдлер увидел парня, сидящего на перилах веранды его дома неподалеку от студенческого городка университета Патрика Генри, с копной каштановых волос на фоне летней голубизны, услышал свой страстный голос, говоривший двадцать два года назад: «Единственная священная ценность в этом мире, Джон, — человеческий разум, незыблемый человеческий разум…» И он крикнул этому парню через комнату и через годы:
— Я ничего не мог поделать, Джон! Я ничего не мог поделать!
Доктор Стэдлер ухватился за край стоявшего между ними стола для поддержки, сжимал его, как защитный барьер, хотя человек на подоконнике не пошевелился.
— Не я довел тебя до этого! — крикнул он. — Я не хотел! Я ничего не мог поделать! У меня была другая цель!.. Джон! Я неповинен в этом! Неповинен! У меня не было ни единого шанса против них! Они владеют миром! И не оставили мне места в нем!.. Что для них разум? Что наука? Ты не знаешь, как они ужасны! Ты не понимаешь их! Они не мыслят! Это бессмысленные животные, движимые неразумными чувствами, алчными, ненасытными, слепыми, необъяснимыми чувствами! Они хватают все, что хотят, знают только одно: что хотят этого, без мысли о причине, последствии или логики, проклятые, жадные свиньи!.. Разум? Неужели не понимаешь, как он бессилен против этих бездумных орд? Наше оружие совершенно беспомощно, до смешного инфантильно: истина, знание, ценности, права! Они знают только силу, силу и грабеж!.. Джон! Не смотри на меня так! Что я мог поделать против их кулаков? Мне нужно было жить, так ведь? Это я не для себя — для будущего науки! Мне было нужно, чтобы меня оставили в покое, нужно было чувствовать себя защищенным, мне пришлось согласиться на их условия — другого способа жить нет. Слышишь меня? Нет!.. Что, по-твоему, мне следовало делать? Тратить жизнь на выпрашивание работы? Просить у тех, кто ниже меня, фонды и пожертвования? По-твоему, мне следовало зависеть от милости бандитов, умеющих делать деньги? У меня не было времени соперничать с ними за деньги или за рынки, или за все их жалкие материальные цели! Тебе казалось справедливым, чтобы они швыряли деньги на выпивку, яхты, женщин, а тем временем бесценные часы моей жизни проходили бы впустую из-за отсутствия научного оборудования? Убеждение? Как я мог их убедить? На каком языке мог разговаривать с людьми, которые не мыслят?.. Ты не представляешь, как я был одинок, как жаждал найти какой-то проблеск разума! Как одинок, ослаблен и беспомощен! Почему я, обладающий таким разумом, должен заключать сделки с невежественными идиотами? Они не внесли ни цента на науку! Почему их нельзя принуждать? Принуждать я хотел не тебя! Это оружие было направлено не на разум! Не на таких, как ты и я, только на бездумных материалистов!.. Почему ты так на меня смотришь? У меня не было выбора! Выбор есть лишь один — побить их в их же игре! Да, это их игра, правила устанавливают они! Что значим мы, те немногие, кто способны мыслить? Мы можем только надеяться остаться в стороне незамеченными и хитростью заставить их служить нашим целям!.. Неужели не понимаешь, какой благородной была эта цель — мое видение будущего науки? Освобожденное от материальных уз человеческое знание, не ограниченное средствами! Я не предатель, Джон! Нет! Я служил делу разума! То, что я видел впереди, то, чего хотел, к чему стремился, нельзя измерить в их жалких долларах! Я хотел лабораторию! Мне она была необходима! Не все ли равно, откуда она возьмется или как? Я мог бы сделать так много! Мог бы достичь таких высот!
ebooksa