Инфицированные

Перед глазами все расплывалось, разум, казалось, ненадолго отключился, взял своеобразный тайм-аут. Прыгать на одной ноге стало таким привычным делом, что Перри смог без проблем добраться до дивана и вновь погрузиться в мягкие подушки.

Мозг работал как будто на «автопилоте», как кинофильм, который прокручивали снова и снова, пока Перри сидел и наблюдал, не в силах переключить на другой канал или отвести взгляд от мелькающих перед ним образов.

Перри вспомнил одну передачу на обучающем канале. Там показали обыкновенную осу и некоторые зловещие эпизоды жизни этого хищного насекомого. Осы нападали на определенные виды гусениц. Гусениц они не убивали, а лишь на некоторое время парализовывали и откладывали внутри жертвы яйца. Завершив свою миссию, оса улетала прочь. Гусеница просыпалась и продолжала обычную жизнь, то есть жевала листья, не подозревая об ужасной болезни, которая фактически культивировалась у нее в кишечнике.

Это была самая ужасная вещь, которую Перри доводилось видеть. Осиные яйца не просто пробивали себе путь из тела гусеницы… Они выедали его.

Когда из яиц вылуплялись личинки, то они питались внутренностями гусеницы. И росли. Гусеница боролась за жизнь, но ничего не могла поделать с личинками, поедающими ее изнутри. Кожа гусеницы морщилась, собиралась в складки, лопалась по мере того, как личинки продолжали ее есть, методично пережевывая внутренности с той же роботовидной точностью, с которой гусеница измельчала листву. Ничего омерзительнее не придумаешь. Рак, пожирающий тело прямо на глазах у зрителя. Хуже того, повинуясь какому-то страшному инстинкту, личинки знали, что именно нужно есть; они потребляли жир и внутренние органы, оставляя нетронутыми сердце и мозг, как можно дольше сохраняя свой ползающий шведский стол.

Эволюция личинок была совершенной: они не убивали гусеницу до тех пор, пока не закончат цикл роста — когда проедали себе путь из-под кожи гусеницы, сверкая мокрой слизью от прожеванных кишок. А их невежественная жертва продолжала извиваться и корчиться, на удивление еще живая, хотя ее внутренности почти целиком были съедены.

Неужели ему уготована схожая участь? Неужели твари поедают его изнутри? Но если так, то почему они всегда вопят и ноют, уговаривая его есть? Нет, они не собираются овладевать его мозгом. Им ведь тогда не понадобились бы глаза. А теперь? Может быть, это лишь первая стадия: если появились глаза, то почему бы не появиться и рту? Или зубам?

Перри успокоился, убеждая себя в том, что нужно рассуждать логически. В конце концов, он образованный человек. Нужно хорошенько подумать, и тогда он сможет отыскать собственные ответы на интересующие его вопросы.

Сейчас под рукой не было достаточной информации, из которой могла родиться гипотеза, — ничего, за что можно было бы ухватиться. Даже лейтенант Коломбо беспомощно чесал бы затылок в подобной ситуации. Конечно, Коломбо разыграл бы из себя круглого идиота, шута на фоне учтивых, но коварных хозяев. Коломбо изображал из себя тупоголового детектива, а его «подопечные», ничего не подозревая, вели себя все увереннее, однако в конце концов допускали какой-нибудь малозаметный промах. Малозаметный для обычных глаз, но не для проницательного героя Питера Фалька.

Вот в какую игру нужно играть: притвориться тупым и вовлечь тварей в разговор.

— Эй вы, ублюдки.

ЭЙ ПРИВЕТ

— И что вы хотите от меня?

ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ ЭТИМ СКАЗАТЬ

— Что вы делаете у меня в теле?

МЫ НЕ ЗНАЕМ

Как раз работа для сыщика. Ничего другого не оставалось. Только сидеть и ждать. И теперь он не что иное, как ходячая и говорящая закусочная. Сидеть и ждать. Сидеть и слушать.

И ты позволишь им собой командовать, мой мальчик?

Другой голос… голос отца. Не настоящий, а голос в голове, из памяти.

— Нет, папочка, — сухо проговорил Перри. — Я не позволю водить себя за нос.