– А тебя не заругают? Не попадёт за эту самодеятельность? – настороженно поинтересовался Петрович. – Вроде бы всю фотоаппаратуру было приказано сдать перед отъездом из Москвы.
– Этот фотоаппарат я у Марка Трояновского попросил. Точнее, он сам мне его дал, чтобы мы друг друга после приземления, точнее приледнения, сфотографировали. Вернёмся в лагерь, и я отдам плёнку шифровальщикам.
Щёлкнув десяток кадров, на всякий случай каждый раз меняя выдержку, я передал аппарат Медведеву и замер перед объективом ФЭДа.
Увлёкшись фотографированием, мы на некоторое время забыли где находимся и что наше фотоателье расположено в центре Ледовитого океана. Об этом нам напомнил зловещий треск льда и зашевелившиеся глыбы торосов. Взвалив сумки с парашютами на спину, мы поспешили вскарабкаться на гребень вала. Картина, открывшаяся нашим глазам, была великолепной. Бескрайнее гладкое, как стол, ледяное поле, присыпанное снежком, и на его фоне зелёный самолёт с медведем на фюзеляже, замедляющий свой бег.
Когда мы спустились вниз, я поставил друг на друга три плоские ледяные плитки, накрыл их белым вафельным полотенцем, достал из сумки небольшую плоскую флягу, две мензурки для приёма лекарства, плитку шоколада и пачку галет.
– Прошу к столу, уважаемый Андрей Петрович!
Медведев повернулся и даже крякнул от удовольствия.
– Ну и доктор, молодец! Я уже и надежду потерял. Решил, что так и останемся без праздничного банкета. Однако закуску на всякий случай припас, – сказал Медведев, протягивая большую свежую луковицу.
Мы наполнили мензурки. С праздником! С Победой! С полюсом!
Северный полюс – Москва
Высокоширотная воздушная экспедиция завершила свою работу во льдах Центральной Арктики. Один за другим самолёты покидали льдину вблизи Северного полюса и ложились курсом на юг. Надо было торопиться. Береговые аэродромы Диксона, Тикси и мыса Шмидта начали раскисать. И на ледяных полях вокруг Северного полюса заголубели снежницы – озёра талой воды. От базового лагеря, находившегося в 80 километрах от Северного полюса почти два месяца, осталось всего три палатки и груда ящиков (пустые бензиновые бочки приказано было возвратить на Большую землю).
16 мая взревели двигатели «Кондора», который пилотировал Москаленко, и его тяжело гружённая машина, пробежав почти до конца лётной полосы, оторвалась от ледяного поля и стала набирать высоту. Тем временем к вылету стали готовить Пе-8 – главный бензовоз экспедиции. Его командир Василий Никифорович Задков неторопливо ходил вокруг машины, наблюдая за суетой механиков. Из штабной, а в данный момент единственной палатки выглянул главный штурман экспедиции Александр Павлович Штепенко.
– Василий Никифорович, давай сюда, к начальнику. Надо одно предложение обсудить.
– Докладывайте коротко, – сказал Кузнецов, обратившись к Штепенко.
– Я предлагаю, Александр Алексеевич, изменить задание Задкову. В соответствии с планом мы должны лететь в Москву с двумя посадками – на Диксоне и в Архангельске. Но мы посчитали: Пе-8 вполне может долететь до столицы через Северный полюс, остров Рудольфа, Новую Землю и Архангельск без посадки. Чтобы хватило бензина на 4200 километров, дополнительно к полной заправке баков возьмём про запас несколько бочек с горючим.
– А как с двигателями? Ресурсы у них не выработаны? Не слишком ли большой риск?
– Иван Максимович (Коротаев – механик Пе-8) даёт гарантию.
– Я уже с ним переговорил, – сказал Задков, который, видимо, уже обсуждал эту идею с экипажем. – Это тоже будет своеобразный авиационный рекорд и хороший экзамен для нашего воздушного корабля.
– Да, Пе-8 – машина отличная. Я на ней с Водопьяновым летал Берлин бомбить. А в 1942 году с Пуссепом Вячеслава Михайловича Молотова в Соединённые Штаты возил, – сказал с ноткой гордости Штепенко.
Кузнецов задумался, но вдруг улыбнулся: