Радуга чудес

Что это были люди — он не сомневался; тем более что до него доносились их голоса и, кажется, они его заметили, так как один из них явственно воскликнул:

— Мальчик, мальчик идет!

— Давайте его сюда! — закричали другие.

Тут мальчик почувствовал что-то неладное, его обуял страх, и он бросился бежать без оглядки. Заметив, что из толпы странных людей вышел один и решительными шагами двинулся ему наперерез, мальчик удвоил усилия, ножонки его замелькали как барабанные палочки, выбивающие дробь, — он понесся, сломя голову…

Обессиленный, задыхаясь, он прибежал домой и рассказал обо всем виденном родителям. Но родители как на западе, так и на востоке в таких случаях обычно говорят одно и то же:

— Тебе померещилось, сынок.

* * *

Но неужели померещилось и продолжает мерещиться тысячам людей, которые видели и рассказывали об этом. (А сколько таких, которые видели и предпочитают молчать об этом, чтобы их не высмеяли?). Не лучше ли признать, что у людей есть соседи — духи природы, — и постараться установить с ними добрососедские отношения?

Я читал, что Конан-Дойлю, автору «Шерлока Холмса», даже удалось заснять эльфов на фотопластинку.

Что касается мальчика, видевшего странных людей на солончаке, то он уже защитил диссертацию кандидата экономических наук и никак не может быть обвинен в невежественном суеверии.

Кого видели моя мать и сестра?

Раньше Троицын день[15] был известен на Украине, а также на значительной территории Руси, как день, когда с особой силой проявляется окружающий нас невидимый мир. В некоторых местностях так и звали его — Русалочный день. Это понятно — в это время вся Природа наполнена силами жизни, все цветет, наливается, размножается, благоухает и радуется бытию. Как никогда, в это время с особой силой ощущается в Природе любовь, напоминающая о единстве всего сущего, зовущая всех к сближению, слиянию. Может быть, именно этот зов заставляет обычно невидимых нами собратьев и сестер появляться на краткий миг, чтоб улыбнуться нам и исчезнуть.

Так рассказывал мне старый друг, с которым мы потом проработали несколько лет.

«Мою мать, когда она была девушкой, высватали в соседнюю деревню, верст за шесть от родного села. Как-то в праздничный день захотелось ей навестить родителей.

Я в то время еще пешком под стол не мог ходить — совсем маленький был. Меня мать на руки взяла, а сестренку — под руку, и пошли.

Как стали подходить к родному селу, вспомнила мать, что незачем по большаку идти и потом сворачивать на деревенскую улицу, когда можно знакомой тропой отсюда пройти, затем межами промеж нив прямо к задворкам и огороду родной хаты.

Свернули и пошли.

День был погожий. Солнышко блестит, ветерок по нивам волнами катится. Ну, цветочки там и все прочее благоухают. И как рассказала мне потом мать, хорошо, радостно было у нее на душе. И тут она заметила, что не одна она с детьми идет, — три девушки неподалеку тоже в том же направлении движутся. Рубахи на них белые, вышитые. В волосах цветочки, как было в обычае у украинских девушек того времени. Сами веселые, улыбчивые: приплясывают, с места на место перебегают. Только одну странность стала у них замечать мать: от них — ни звука!

И трава под ногами, и стебли покрупнее не шуршат о подол рубахи, когда проходят они, и даже как бы не сгибаются цветочки под ногами. И стала она над этим задумываться, но не успела что-либо надумать, как завидела свою мать на огороде. И она в радостях, чуть ли не бегом, пустилась к матери, чтоб скорее обнять родную. Обнялись, расцеловались. И тут бабушка спрашивает мою мать:

— Как же ты, доченька, не побоялась идти этой тропой?

— А чего же мне бояться?