Радуга чудес

22
18
20
22
24
26
28
30

— А может, — говорю я ему, посмеиваясь, — и дела тут никакого нет; зря про тебя болтают люди, а ты морочишь им головы?

— Ну, этого ты не говори: что я знаю, то я знаю!

— Знаешь, так покажи что-нибудь!

— А не струсишь? И бутылку поставишь?

— Я же сказал — поставлю.

— Пошли со мной!

Привел он меня в свою избу — пусто все, лавки да стол: бобылем жил дядя.

Велел он мне стоять смирно да глядеть и не вмешиваться, а сам стал что-то нашептывать. Прошел какой-то пустяк времени, и из-под стены на пол выбежала мышь — выбежала и перед собою колокольчик по полу катит и ничуть нас не боится. Подкатила звонок к ногам дяди и остановилась. Дядя нагнулся, взял колокольчик и начал звонить. И тут началось такое, что у меня мороз по коже прошел. Из-под стены начали выползать различные гады: змеи, лягушки, жабы и невиданные паукообразные — весь пол ими кишмя кишит… Я дернулся, с испугу хотел на стол вскочить, но дядя одернул меня и зашипел:

— Не смей! Виду не подавай! Они тебя не тронут!

Тут он опять начал звонить, и вся эта нечисть стремительно начала уползать обратно под стену. Через несколько мгновений ни одного гада в комнате не было — осталась только одна мышь у ног дяди. Он нагнулся и положил перед ней колокольчик — она мигом откатила его к стене и исчезла. Дядя насмешливо повернулся ко мне:

— Видел?

— Видел, дядя.

— Ну то-то.

* * *

Здесь могло быть волевое воздействие: то, что видел рассказчик, могло быть ментальной (мысленной) картиной, которую дядя создал в своем воображении и гипнотически навязал зрителю.

Могло быть и другое волевое воздействие. На эволюционных ступенях невидимого мира имеются бесформенные существа, которым придает форму воображение смотрящего на них человека. Такими могли быть земноводные, продемонстрированные дядей, воображение и воля которого придали им форму.

Из жизни маленького человека

Он был маленьким не только по своему общественному положению, но и мал ростом, скромен, чрезвычайно покладист и уступчив во всем, в чем только можно уступать. Последняя черта, как мы увидим из дальнейшего, не всегда приводит к добру…

Он сам мне рассказал свою жизнь — рассказал тихим голосом, который тонул в гуле других голосов в бараке заключенных на Полярном Круге. На дворе была пурга; электрические лампочки под потолком слабо горели красноватым светом и при сильных порывах ветра слегка покачивались. Мы сидели на нарах близко друг к другу, как два заговорщика, и я нагнулся к нему, чтобы лучше слышать: ведь не так уж часто делятся с нами искренними излияниями души…

Он вырос в Риге, и все детство и юность его были связаны с мрачным, старинным, построенным из булыжника домом с довольно большим двором и несколькими посаженными там деревьями.

В этом дворе он малышом начал свое знакомство с миром. Дом был многоквартирный, жили в нем немцы и латыши. Дети их, из года в год вместе играя во дворе, легко овладевали обоими языками. Эдуард (так звали рассказчика) любил играть с маленькой немкой Бертой из соседней квартиры. Когда выросли, пути их разошлись…