21 сентября к Бородинскому полю начали подходить первые, движущиеся в авангарде, русские полки. Не смотря на прохладную уже погоду — температура болталась в районе пяти-восьми градусов — и периодические дожди, время для меня настало по-настоящему жаркое. Учитывая, что квартирмейстерской работой я никогда до этого не занимался, приходилось носиться везде самому и вникать в возникающие то и дело проблемы. Чуть легче стало только на следующий день, когда до нас добрался штаб армии и взял на себя большую часть работы по размещению людей.
В этом варианте истории вопрос, давать бой перед Москвой или нет, не стоял вообще. И численное соотношение войск у нас было получше — по моим прикидкам у нас с Наполеоном было примерно по сто двадцать тысяч регуляров, но в русской армии сверх того было еще около десяти тысяч казаков и двадцать тысяч ополчения — и поле будущего сражения мы укрепили более чем изрядно.
Была опасность того, что французы, впечатленные размахом нашей фортификационной деятельности, не решаться атаковать русские построения в лоб и попытаются нас обойти. Но тут я все же рассчитывал на психологию Бонапарта, который вот уже три месяца без толку бегает за нашими войсками и, вероятно, не рискнет что-то выдумывать дабы не потерять возможность разбить русскую армию в генеральном сражении.
— Василий Михайлович?! А вы тут какими судьбами?! — Появление на бородинском поле Севергина, который вроде как должен был находиться в Питере, стало для меня полнейшим шоком. Признаться за последние полгода, я изрядно подзабросил свои коммерческие начинания, почти полностью переложив текущую работу на подготовленные за последние десять лет кадры. Кое-какой план работ я им еще вначале весны оставил, с запасом накидав идей для исследований и опытного производства, ну а с остальным они должны были и без меня справиться. И вот появление моего главного химика здесь в сотнях верст от столицы, да еще и во главе здоровенного каравана из нескольких десятков повозок… — Я думал вы в Питере.
— Я только оттуда, Николай Павлович, — располневший за время работы со мной химик, тяжело спустился с козлов телеги на землю. Сменивший постоянные экспедиции на более спокойную лабораторную жизнь, разбогатевший, и недавно выгодно женившийся химик, последние годы практически не вылезал из столицы наслаждаясь комфортом, которого ему не хватало во временна бурной и «голодной» молодости. — Фух, ну и дороги тут, чуть всю душу не вытрясло.
Я тепло обнял одного из моих первых соратников и предложил.
— Чаю, может, Василий Михайлович, аль чего покрепче?
— Чаю можно, да и остального вполне, — кивнул Севергин, — но сначала дело. Я ж не просто так за тысячу вёрст поперся. Подарков, так сказать, привез целую гору.
— Ну показывайте тогда, чем будете радовать, — я, честно говоря, рад был увидеть хоть кого-то из своей прошлой жизни «довоенной» — кроме Воронцова, конечно, — а то эти армейские рожи уже за полгода надоели хуже пареной репы. Хотелось уже заняться настоящим делом, а приходилось вместо этого сжигать свои города.
— Забрал из Петербурга все что успели сделать на этот момент наши мастерские. Семь тысяч переделанных под капсюль мушкетов, три сотни ракет, взрывчатка, мин немного и самое главное… Без этого бы я сам сюда не поехал, — Севергин подошел к одной из телег и жестом фокусника сдёрнул с нее кусок парусины. Понятнее, откровенно говоря, не стало: под парусиной находился свернутый в каком-то хитром порядке ком ткани. Видимо, мое удивление настолько явственно отразилось у меня на лице, что химик не выдержал и рассмеялся. — Помните мы свами обсуждали пару лет назад опыты французов в воздухоплавании, и вы тогда высказали идею, что такая приспособа могла бы быть вельми полезна в войсках?
— Вы что ж воздушный шар умудрились построить?! — Изумился я. Имея знания из будущего как-то очень быстро привыкаешь, что все новинки исходят от тебя, и такая самодеятельность от местных была крайне неожиданной и… Приятной.
— Именно так, Николай Павлович, именно так, — во все тридцать два улыбнулся Севергин. — Построили и уже испытали даже. Два раза. Десять пудов поднимает без проблем. Делать больше, просто поостереглись, если честно.
— Ну вы конечно… — Я аж задохнулся от перспектив. Туда вхерачить если бы еще оптический телеграф, то качество управления войсками можно поднять на недосягаемую доселе высоту. — Угодили, Василий Михайлович, как есть угодили. Готовьте место под орден, буду лично перед императором хлопотать. И весь список причастных тоже не забудьте, никого не обидим.
— Рад стараться, Николай Павлович, — типа «по-военному» ответил Севергин и, не сдержав эмоций, рассмеялся.
Глава 6
Очевидно, что понаблюдать за битвой с высоты девятиэтажки — воздушный шар, привязанный парой растянутых в стороны веревок к земле, болтался примерно на этой высоте — мне не удалось. Было бы глупо сажать туда человека, который банально не поймет, что происходит на поле боя и не сможет вовремя передавать командованию верную информацию.
Пришлось мне отираться с ракетчиками, которые заранее установили свои адские снаряды, все промеряли и даже пустили одну «пристрелочную» болванку. Ракеты мы установили на левом фланге, так чтобы можно было контролировать заодно и центр, а для прикрытия реактивной артиллерии выбил себе батальон измайловцев. Вот этот местный прикол — оставлять артиллерию без пехотного прикрытия мне был абсолютно не ясен, и рисковать ракетами я не собирался.
А вот Воронцова с его постоянным приглядом, рядом не было. Семен Романович простыл по сырой холодной погоде и слег с температурой. Теперь уже мне пришлось ему приказывать не выделываться и не вылазить из-под одеяла до полного выздоровления. В отсутствии антибиотиков воспаление легких тут было смертельным заболеванием, а терять по глупости воспитателя, наставника и просто, не побоюсь этого слова, друга мне не хотелось совершенно.
Понятное дело, что информация из прошлой жизни теперь, учитывая все изменения, была на слишком актуальной, да и помнил я не так что бы очень много, однако то, что всю тяжесть атак французов приняли на себя «Багратионовы флеши» и «батарея Раевского», а правый фланг так и простоял весь бой без дела, я помнил хорошо. С другой стороны, Бородинское поле в этот раз было больше похоже на кусок западного фронта первой мировой, разве что без колючей проволоки, которой пока еще просто не существовало в природе, поэтому и тактика Бонапарта вполне могла измениться. Но опять же, не имея дополнительной информации, приходилось опираться на имеющуюся.
— «Нда…» — не первый раз за эти дни я возвращался к идее колючей проволоки, — «а вот если бы по низу эскарпа пустить несколько рядов колючки, так чтобы ни о чем не подозревающие французские войска сходу вляпывались бы в нее, не имея возможности ни свернуть ни отступить, какая была бы сладкая цель для русской картечи…»