2054: Код Путина

Гонзага строго поставил на место своего сподвижника:

– Император постоянно разъезжает со своим двором с одного места на другое, держит руку на пульсе времени. Он способствует развитию нового духа времени, возрождает демократическую правовую культуру поздней античности. Он осознает, что темная эпоха Средневековья, когда человек фокусировался исключительно на загробной жизни, закончилась. Он восхищается живописью Микеланджело, Рафаэля и Дюрера, часами медитирует перед этими рукотворными произведениями искусства и заказывает свои портреты самым знаменитым художникам.

Андреэ пока видел лишь грядущие мировые перемены. Изобретенное в Майнце Иоганном Гутенбергом книгопечатание гарантировало основу для всеобщего образования в Европе, тяга к знаниям увеличивала жизнелюбие народа, человечество начинало размышлять в духе гуманизма. Философы, как, например, англичанин Томас Мор, разработали модели будущих, социально справедливых обществ, в которых все люди должны быть равны. В тайном ордене поговаривали, что подобная утопическая общественная система когда-нибудь возникнет во Франции и в России. Трудно себе такое представить, ведь современного Великого княжества Московского не коснулись идеи Ренессанса и Просвещения.

В прыгающей по кочкам карете тайный советник вдруг ухмыльнулся, взглянув на теолога. Тот был неотличим от Лютера. Гонзага попросил Андреэ не затевать в Москве никаких диспутов о гуманизме. Целью этой поездки не является обращение России в католичество. Эта задача, по мнению императора, отодвинута в далекое будущее. Сначала ему надлежало провести коренную реформу церкви в собственном европейском доме, чтобы спасти религиозный мир, а затем начать контрреформацию.

Гонзага подошел к главной задаче поездки:

– Император видит в России фронтовое государство в будущей решающей войне против турок. Султан Сулейман, потомок ужасного Чингисхана, из Азии строит альтернативную великую державу в Европе, которая уже на сегодняшний день охватывает территорию от Балкан до Месопотамии, от Дуная до Нила. Турецкий флот контролирует Эгейское море и Северное побережье Африки до Гибралтара; Венеция, мальтийские рыцари – всем им будут подрезаны крылья. Сулейман уже стоял у ворот Вены. Императору нужны свежие, сильные союзники.

Андреэ задумался, может ли оказаться верным расчет императора. Испанцам недавно удалось полностью вытеснить магометан из Юго-Западной Европы. Москва прогнала крымских татар и остатки Золотой орды из восточной Европы. Намеревался ли император отважиться на совместный крестовый поход против османов или же Россия в качестве фронтового государства против ислама должна быть размещена на востоке континента? У Гонзаги не было ответа, и шваб в задумчивости покинул карету.

Поздно вечером благородные путешественники доехали до пограничного города Смоленска. Польские сопровождающие удалились, а охрану посольства до самой Москвы взяла на себя группа русских всадников. Не произнося ни слова, эти крепкие мужчины в кольчугах, вооруженные мечами и копьями возглавили следующий за ними караван.

Встреча состоялась на постоялом дворе при почтовой станции. Царский посланник представился иностранному посольству при полном параде: русский полководец, блестяще говоривший по-немецки и по-французски. Звали его Дмитрий Орешек. Это был русский дворянин татарского происхождения. Последовав его совету, делегация из Европы устроилась на ночлег на постоялом дворе. Гонзага надеялся, что здесь за ним, по крайней мере, не будет слежки. Орешек оказался жизнерадостной особой и выдающимся дипломатом с тонким чутьем на полутона. Быть может, он всего лишь притворялся, развлекая гостей историями из своей службы пограничным часовым и потчуя шутками о голодных волчьих стаях и медведях, рыскавших в местных непроходимых лесах.

Ночь выдалась беспокойной. Отчетливо слышался волчий вой, доносившийся из мрачного черного леса. Денщики торопливо подыскивали укрытие для лошадей в конюшнях почтовой станции. Стражники разожгли костры для отпугивания зверья и всю ночь, вооруженные ружьями, несли вахту во дворе. Гонзага спал в хозяйском кабинете, под висевшей в углу иконой мерцала лампадка. Католик перекрестился перед образом левой рукой, как того требовала вера. Деревянный пол заскрипел под ним, когда, помолившись, он подошел к окну и увидел две закутанные фигуры, вышедшие из дома и прокравшиеся мимо полыхавших костров.

Мысли его все время возвращались к заданию императора. Он должен был найти правильный личный подход к царю. К сожалению, в его делегации был лишь один человек, лично знавший Ивана: Герберштейн, сын прежнего императорского посланника в России. Сам Гонзага еще не имел ни малейшего представления, как выглядел двадцатичетырехлетний правитель. На Западе пока еще не было его портретов.

Неожиданно в дверь тихонько постучали. Гонзага на всякий случай положил руку на рукоять своего меча.

– Легок на помине, – вырвалось у него при виде входящего в освещенную свечами комнату молодого Герберштейна.

– Сударь, среди членов вашего посольства есть шпионы. Я слышал, как два человека за конюшней говорили по-русски. Лиц их я, к сожалению, не смог разглядеть, – сообщил сын дипломата. Гонзага изнемогал от усталости. Завтра он во всем разберется.

Здешняя природа в своем многообразии отличалась от тех мест, по которым ранее проезжали путешественники. Широко раскинувшиеся поля простирались до самого горизонта. Самыми примитивными орудиями крестьяне в поте лица своего собирали с пашни остатки урожая. Меланхолические песни крестьянок, издалека доносившиеся до иностранных гостей, навевали первое впечатление о внутреннем состоянии души большой, незнакомой страны, жители которой вечно боролись с природой за выживание. Несколько любопытных подбежали к краю дороги, чтобы поприветствовать поклоном проезжающую мимо высокочтимую колонну всадников. Однако головной отряд тут же прогнал их.

Стояли последние теплые осенние денечки. Гонзага содрогался при одной мысли, что ему придется зимовать в чужой Москве. С другой стороны, из-за морозов и занесенных снегом дорог возвращение в Европу было возможно лишь с наступлением весны. Посольство было готово к этому. В гостеприимных московских купеческих домах они в бодром настроении переживут самые жуткие морозы.

– Как вы воспринимаете переход из католического в греческо-православный мир? – поинтересовался миланский губернатор у Герберштейна, сидевшего теперь рядом с ним. Советник посольства был как раз занят тем, что инспектировал пограничные сооружения и дорожные укрепления, и был погружен в свои записи. Его наметанный глаз отмечал каждую деталь на краю дороги, порой отрезок пути был даже покрыт щебенкой. Опытный полководец, Гонзага наблюдал за работой молодого спутника и наконец спросил, что тот думает о целях Великого князя – хочет ли он лишь восстановить торговый маршрут в Европу или все же вынашивает стратегические военные планы, расширяя дорогу.

Какое-то время они молча наслаждались поездкой, а потом Гонзага потребовал рассказать ему подробнее о личности царя. Герберштейн основательно подготовился к этому вопросу, тем более что он родился в России, когда его отец служил там германским послом.

– Иван жестокий и властолюбивый параноик. До того как в семнадцать лет он водрузил себе на голову царскую корону, он считался безвольным орудием в руках различных боярских родов в Кремле. Его отец, великий князь Василий III, умер вскоре после его появления на свет. Потом правила его мать как опекунша юного наследника, однако была отравлена соперничавшими боярами. Свое отрочество будущий царь провел в окружении политических интриг. В тринадцать лет он неожиданно проявил характер. Натравив на своего двоюродного деда охотничьих псов, растерзавших его, он таким образом завоевал необходимый авторитет.

Гонзага опустил глаза. Такие инциденты случались и в европейских правящих домах. Герберштейн рассказывал дальше: