В зале прилетов было полутемно, прилетевшие пассажиры сбивались в кучки, отец оглядывался в поисках представителя турфирмы, мать прижала к себе Пасика, словно ему угрожала опасность, их чемоданы стояли на полу — почему они не взяли тележку, тут же есть тележки! Вон, то ли пакистанцы, то ли индусы: целых три тележки, на которые горой свалены тюки, спортивные сумки, чемоданы. Женщины в шалях громко переговаривались, мужчины в высоких тюрбанах отвечали им пронзительными высокими голосами.
— Им ничего, — сказал отец сквозь зубы, — их даже не проверяли. А нас чемоданы открыть заставили. Тоже мне, зеленый коридор.
Мимо прокатил на самокате, отражаясь в гладких плитках пола, аэропортовский служащий — солидный, в черном костюме, галстуке и очках в золоченой оправе. Галстук чуть сбился набок.
Алые строчки пробегали сверху вниз по электронному табло на стене.
— Анкета, восемьдесят вопросов, характеристика с работы, справка из банка… Деньги у Болышевых одалживал, чтобы на счет положить! Ради чего? Лучше бы в Турцию слетали. Туда хотя бы виза не нужна.
— Болышевы говорили, это что-то особенное, — мать чуть задыхалась: она пыталась удержать Пасика, который молча, но яростно высвобождался из ее объятий.
— Это трюк. Трюк для привлечения туристов. Нищая страна, ты же видишь. Болышевы, уроды, подставили — повелись на рекламу, вот и пришлось врать, что, мол, это что-то особенное. Кому хочется лохом оказаться?
— Не такой уж Болышев и лох. — Мать поджала губы. — Он в последнее время вон как в гору пошел… Квартиру взяли по ипотеке, машину сменили.
Невысказанный упрек прятался в ее сдержанном тоне.
В темном панорамном окне отражался зал с пассажирами — пакистанцы, казалось, парили в воздухе, как стайка ярких птиц. Двух ее независимых сверстниц нигде не было видно. Куда они, интересно, делись? Встретил кто-то, сами уехали? Зато у стойки сам собой образовался человечек с табличкой на палочке — он тянул руку вверх, поднимая прямоугольник с ярким логотипом турфирмы: улитка со смешными рожками зависла на белых пушистых крылышках под белым пушистым облаком. Человечек тоже был смешной, в полосатых штанах на подтяжках и в полосатой жилетке; табличка возвышалась над его круглой головой, по лысине пробегал малиновый отсвет электронного табло.
Она похлопала отца по руке, чтобы обратить внимание на человечка, но отец раздраженно отмахнулся, как от мухи, и продолжал поносить отсутствующих Болышевых, так нагло его обманувших.
Пасик вырвался наконец из рук матери и молча пошел к выходу. Мать побежала за ним. Пасик иногда делался таким странным… И эти пустые глаза…
— Даже не встретили! — Отец продолжал говорить в пустоту, словно не заметив, что матери рядом уже нет. — Я в суд подам! Вернемся — и сразу в суд подам! Они обязаны…
— Папа, — устало сказала она, — вон там…
— Ты хоть помолчи…
Она сжала губы и отвернулась. Жаль, самолет не разбился, прекратить разом все мучения — и все…
Человечек в полосатых штанах растерянно топтался на месте, Пасик уже был у выхода, мать, прихрамывая в новых туфлях-лодочках, торопилась за ним… Автоматическая дверь услужливо распахнулась, за ней в теплой густой ночи плавала стайка подсвеченных изнутри пустых автобусов, луна проплывала над ними, точно рыба, большая и непривычно зеленая; совсем рядом со входом раскинуло белые цветы незнакомое низенькое круглое дерево… Тут матери удалось втащить Пасика обратно, стеклянные створки сомкнулись, темнота за ними вновь стала плоской и ровной, как стена.
К человечку в полосатом жилете уже подошли какие-то люди, сонные и усталые, и он, локтем прижимая табличку, заглядывал в блокнот, сверяясь со списком. Потом опустил блокнот и близоруко оглядел зал.
Ей вдруг захотелось домой. Так мечтала об этой поездке, но сбывшаяся мечта оказалась бледной и пресной, как всегда. Всегда так было.
Человечек всплеснул пухлыми ручками, уронил табличку и заторопился к ним, смешно загребая остроносыми ботинками.
ebooksa