— Что же вы! — приговаривал он на ходу укоризненно. — Что же вы! Я же волнуюсь, вас нет и нет. Все есть, а вас нет. Как же это можно!
Говорил он с чуть заметным акцентом, чуть шепелявя, отчего походил на большого обиженного ребенка.
— Это безобразие! — Отец чувствовал себя слегка виноватым, что не заметил встречающего, и потому напирал особенно энергично: — Мы уже час здесь болтаемся!
— Но я встречал, — оправдывался человечек, — я же стоял вот тут! И все стояли вот тут! Мы вас так ждали! Я даже объявление дал.
Он кивнул на табло, где вместо расписания самолетов теперь светилась красным их фамилия — их приглашали подойти к стойке турагентства.
Она готова была поклясться, что этого объявления миг назад еще не было.
— Я им так и сказал, — человечек энергично кивнул круглой головой, — без вас мы никуда не едем. Как хорошо, как хорошо, что вы нашлись!
Отец смягчился.
— Смотрите, клиентов не растеряйте с таким-то сервисом, — сказал он назидательно и, демонстративно кряхтя, покатил чемодан к выходу.
Мать заторопилась следом, держа за руку Пасика. Пасик не вырывался — вот чудо-то.
Человечек забежал вперед, словно хотел услужливо распахнуть перед ними двери, однако двери распахнулись сами, запах мокрой горьковатой зелени и белых цветов маленького дерева хлынул со всех сторон сразу, как будто она вошла в теплую, прозрачную, дрожащую зеленую воду.
На освещенном двумя сонными фонарями пятачке остался всего один автобус, дорога уходила во тьму; вдалеке, на фоне зеленоватого, усыпанного крупными чистыми звездами неба, просматривалась линия гор, на гребне самой высокой горы горел желтый огонек, еще несколько стекали в лощину, словно кто-то бросил в складки мягкой ткани горсть фосфоресцирующих бусин. Цикады трещали так, что воздух, казалось, шел мелкой рябью, отчего очертания гор и присевших в их тени огней дрожали и расплывались в окружающей бархатистой тьме.
Волоча тяжелый рюкзак (не думай, что я буду носить за тобой твои вещи, непонятно, зачем тебе все это понадобилось, но если хочешь брать — бери, только сама и таскай!), она на минуту остановилась, чтобы в одиночку приветствовать чужой, незнакомый мир.
Дерево вздрогнуло и уронило ей в руку белый цветок.
Уже в автобусе, на повороте, она оглянулась: освещенный изнутри аэропорт походил на аквариум, где плавали диковинные рыбы. Постепенно он померк, а после и вовсе погас, будто выключили подсветку. Под колесами автобуса разматывалась мокрая темная дорога, отблеск фар плясал, как свет на реке. Иногда на очередном повороте столб света упирался в стену низких деревьев со светлыми стволами и темными листьями. Иногда навстречу выплывали, словно нахальные привидения, фосфоресцирующие дорожные знаки.
Мать с отцом сидели впереди молча — темные головы синхронно покачиваются, как у манекенов. Когда автобус остановится у гостиницы, они снова оживут и побегут к багажнику выгружать чемоданы.
На каком-то особенно резком повороте заложило уши, и она поняла, что дорога идет в гору. Пасик сидел рядом с ней, сложив руки на коленях и глядя в темноту.
— Сглотни, — посоветовала она, — а то уши заложит.
Пасик послушно сглотнул.
— Я боюсь, — сказал он шепотом.