Ни одна лодка не подойдет к лагерю кэлпи бесшумно, ни один пришелец не останется незамеченным… И все-таки вот она, стоит тут, перед ним, стоит и светится…
— Я умею открывать тропы, — сказала она.
— Открывать тропы?
— Да. — Она улыбнулась и приложила прохладную руку к его щеке. — Помнишь, тогда, в вашем парке, на насыпи? Тропу можно открыть в любом месте, лишь бы на другом ее конце были деревья.
— Это ваша кэлпийская магия? — спросил он шепотом.
— Да, — кивнула она, — это наша фоморская магия. Ты избегаешь называть нас нашим тайным именем? Но у тебя у самого наше имя, маленький бард.
— Это случайность.
— Да, — согласилась она, — это случайность.
Колокольчики-тройчатки пахли так, что у него перед глазами плавали белые точки. Потом он понял, что это золотоглазки, они окружили его, их прозрачные бледные крылышки трепетали у его век.
— Они всегда приходят, когда приходишь ты?
— Нет, — сказала она, — они всегда приходят, когда приходишь ты. Ты пел моим людям, я знаю.
— Да, я спел им четыре раза. Один раз — песню битвы, другой раз — песню смерти, третий раз — песню хитрости и четвертый раз — песню славы.
— Как ты вырос, маленький Фома!
Он молчал. Личинка вертячки, думал он, зов, который нельзя преодолеть…
— Мне не следовало приходить сюда, — сказала она, — но я пришла. Что ты со мной делаешь, маленький Фома?
— Зачем я тебе? — спросил он хрипло. — У тебя есть твои воины.
— У меня есть мой бард… Наконец-то у меня есть мой бард. Я выбрала тебя и не ошиблась.
Она прильнула к нему, руки ее были точно две серебристые рыбки, они скользили по его телу, это было щекотно и сладко…
Он отстранил ее, и рыбки-руки в удивлении метнулись прочь.
— Сегодня я помогал воевать со своим народом. А человек из моего народа пытался убить меня.