Куриный Бог (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

Ингкел беспокойно пошевелился.

— Откуда ты знаешь?

— Догадался. Дочь-сестра сказала, вы воюете в силу обычая, вот и все. И тот, кто уцелеет, становится старейшим.

Ингкел торопливо прижал пальцы к губам.

— Она говорила с тобой об этом? — спросил он невнятно.

— Да.

Ингкел уронил руку.

— Тогда ты и вправду бард. Пой!

Вдалеке прилив гнал по Дельте гигантскую волну, но здесь слышался лишь отдаленный гул, словно где-то далеко садился на уходящую в Плавни взлетную полосу грузный бомбардировщик.

Фома расчехлил арфу и встал в лодке. Какое-то время он покачивался в такт волне, пытаясь найти свой внутренний ритм, потом запел:

Пока вода над зеленой волной плещет, Пребудут племя людей и племя кэлпи, Пребудут в мире! Будут ласкать грозных воинов Дельты Белые королевы рода людского! Каждый станет старейшим и даст начало Новому племени, коему равных не будет. Будут мужи людей ладить лодки, Будут мужи кэлпи ловить рыбу, Вместе потомство Будут они растить под солнцем Дельты. Правду реку я — каждому будет пара, Каждому будет слава, Есть у людей барды, Песни о мире, Песни любви, объятья, брачное ложе… Каждый станет началом новому роду…

— А-а! — закричали кэлпи и ударили копьем о копье.

Лучшая моя песня, думал Фома, люди прекрасны, я люблю их, это мое племя, мой род, равного которому нету. И кэлпи полюбят людей и не захотят умирать, они полюбят жизнь, ковровая бомбардировка не истребила их, как ожидалось, люди вынуждены будут пойти на переговоры… Я сам пойду на переговоры, я буду мостом, посредником, ведь люди жестоки от отчаяния, от страха, а страха больше не будет…

И ехидная улыбка Хромоножки всходила над этими мыслями, точно ущербный серп луны.

Я проклинаю битву, игрушку детей безумных, Больше ее не будет петь эта арфа, Только любовь в ее золотом уборе — Вот что достойно истинно взрослого мужа!

И маленький пакостник Роджер бегал кругами по детской площадке, крича: «Фома — кэлпи! Фома — вонючий кэлпи!» И качались во мраке на плоту уложенные бок о бок, бледные, как личинки навозных мух, холодные, мертвые люди, и горели мертвые кэлпи, развешанные на наблюдательной вышке… Лодки кэлпи виделись смутно, словно сквозь радужный туман. Это слезы, подумал он, всего лишь слезы.

Но он продолжал петь, и арфа Амаргена стонала под его рукой.

Пять песен спел я — песню битвы и песню смерти, песню хитрости и песню славы. Я спел песню королевы. Эта — последняя.

И тогда он поднял арфу и ударил о колено, и она всхлипнула в последний раз, точно прощая его.

— Я больше не буду петь! — крикнул он. — Я не буду петь битву! Это последняя моя песня!

— Ааааа! — вопили кэлпи; лица их с раскрытыми ртами казались странно одинаковыми, и ему стало страшно.

Ингкел один из всей толпы не вопил, но в глазах его стояли слезы.