— Он сам сказал.
— Эля, он сказал тебе это потому, что любит свою дочь. Он воспользовался твоей выдумкой, чтобы…
Розовые кусты разом зашуршали, словно их ударили гигантской невидимой ладонью.
Далеко за черепичными крышами в темное небо поднялся столб пламени, потом опал, но низкие облака продолжали пульсировать красным.
В резиденции разом вспыхнули окна, и Элька услышала топот бегущих ног и крики.
— Это в порту, — в выпуклых глазах тюленя отразились багровые вспышки, — это… ох…
В порту надрывалась сирена, звук метался, отражаясь от поверхности воды и разбиваясь о стены пакгаузов.
— Он успел раньше, Эля. Он успел раньше!
Тюлень выпустил Эльку (а она и не заметила поначалу, что он схватил ее за плечи) и бросился к ограде.
— Барышня! — Калеб бежал по дорожке, топая ногами; гравий рассыпался в разные стороны под его ботинками. — Барышня, стойте!
Тюлень оглянулся. Элька увидела, что Калеб на ходу вытаскивает самострел и поднимает его двумя руками. Первый выстрел высек искры из ограды, второй ударил тюленя в плечо, но кровь была не видна на черном сюртуке. Он просто пошатнулся, потом бросился в сторону и исчез в кустах. Люди бегали вокруг, Эльку кто-то держал за руку, чужая рука была горячая и влажная, и ей было неприятно, потом она вдруг оказалась в своих комнатах, компаньонка куда-то исчезла, а Калеб сбросил ее печатную машину на пол и уселся за стол, закинув на него ноги.
— Что случилось?
Сирены по-прежнему выли, но уже тише, глуше, а беспорядочная суета, судя по топоту, сменилась деловой.
— Понятия не имею, барышня. Что-то взорвалось в порту. — Калеб достал из нагрудного кармана самописку и почесал ею ухо. — Его светлость сейчас туда поехали. А вы бы шли спать, а?
— Вон отсюда, — сказала Элька.
— Ну уж нет. — Калеб ухмыльнулся. — Терпите, барышня. Чем я хуже тюленя?
Элька отпрыгнула в дальний угол комнаты.
— Только тронь меня, урод!
— Папе пожалуетесь? — Калеб зевнул. — Не волнуйтесь, барышня, не трону. Папа не велел.
Элька пожала плечами и прошла мимо него в спальню.