Багряный лес

22
18
20
22
24
26
28
30

Вместо ответа человек выхватил пистолет и выстрелил. У одной из стоящих возле бордюра машин разлетелось дверное окошко. Анна же закрыла уши и заверещала, но ее сильно толкнули к машине.

— Беги, заводи! Быстро!..

Ставшая безвольной от страха, она побежала туда, куда указывали, села за руль… и стала шарить по карманам в поисках ключей, которых у нее никогда не было. Тем временем, человек с разбитым лицом дотянул своего товарища до машины, ударом локтя разбил еще одно окошко, бросил спутника на заднее сиденье, а сам вскочил на переднее.

— Давай, давай, милая, — с мольбой в голове торопил он. — Езжай же, ну!

Где-то совсем рядом захлопали выстрелы. Пули с жестяным звоном впивались в машину. Анна сжалась в комок и закричала настолько сильно и звонко, что у самой же от этого крика заложило уши:

— У меня нет ключей, дурак!..

Он несколько раз выстрелил куда-то назад, в сторону трамвая. Она не видела, что происходило там, куда попали пули, но услышала оглушительный взрыв. Потом пассажир протянул руку под приборный щиток и легко, словно это был картон, а не твердый пластик, вырвал гнездо. Он еще что-то кричал Анне — она не слышала, но понимала, что он нее требуют: наклонилась, нащупала провода, сорвала с них зубами изоляцию, замкнула их и завела машину, проделывая все быстро и ловко, словно только этим и занималась в жизни, а на самом деле она лишь несколько раз водила машину одного из своих любовников. На приборной доске стрелка тахометра быстро поплыла по кругу, а за ней медленно, но уверенно — спидометра. Одной рукой пассажир указывал, куда ехать, а другой непрерывно отстреливался. По ним также стреляли. Пули разбили заднее и переднее стекла, и Анна, чтобы можно было видеть дорогу, высоко вскинула ногу, разрывая по шву юбку, оголяя красивые бедра, и выбила лобовое стекло. Заднее осыпалось само, когда в него ударил целый рой пуль. Никому в машине они не причинили никакого вреда.

Их машина, прыгая по ухабам, визжа резиной колес на скользкой мостовой, лавируя между автомобилями и пешеходами, летела по улице. Иногда впереди, стараясь перекрыть дорогу, появлялись патрульные машины, но Иван огнем из пистолета заставлял милиционеров прятаться за панелями, пока Анна объезжала препятствия, часто используя для этого тротуары. Он видел, что она предельно испугана, видел как дрожит ее тонкий подбородок, как по ее бледным щекам сполохами пробегает рубиновый огонь румянца. Он восхищался ее мужеством. Он сам бы сел за руль и не стал бы никого вовлекать в это опасное предприятие, но во время аварии фургона повредил плечо, и теперь благодарил судьбу за то, что она подарила ему эту женщину.

Анна выжимала из машины все, что можно было из нее выжать. Она за три года проживания в Львове еще не успела изучить этот город досконально, и когда направляла машину в сторону, туда, куда указывал пассажир, вся сжималась от страха. Подсознательно она знала, что ее спутники ничего плохого ей не сделают. Настоящая же опасность мчалась следом, воя сиренами и хлопая выстрелами. Ее машина извивалась ужом, ныряла в дворы, подворотни, вертелась там среди различного хлама, вывешенного для сушки белья, срывая его, и неожиданно выскакивала на улицы с противоположных сторон кварталов. Анна боялась, зная коварство львовских дворов заводить прохожих в тупики, что и они окажутся в ловушке, но успокаивалась уверенностью своего пассажира, с которой тот выполнял штурманские функции. После очередного такого маневра, выезжая из серого и сумрачного дворика на широкий проспект, она заметила в зеркало заднего вида, как позади них из арки выехала большая грузовая машина, преграждая путь преследователям. Она не знала о том, что то же самое произошло еще в четырех местах — сработала спланированная операция прикрытия. Ее пассажир успокоился, спрятал пистолет. Он осмотрел своего товарища, который уже пришел в сознание и, с изумлением рассматривая пробитую пулями машину.

— Как себя чувствуешь, батя?

Лекарь поморщился, ощупывая плечи.

— Так, словно я побывал в авиакатастрофе. — Он попытался улыбнуться, но застонал от боли в разбитых губах, стал отплевываться кровью. — Кто она такая?

— Вагоновожатая, — ответила Анна, понимая, что речь идет о ней.

— Не слишком ли далеко от рельс?

— Не знаю, дорогой, но, кажется, вовремя. Как спалось?

— Если это сон, прошу меня разбудить и избавить от этого кошмара, единственно прекрасным моментом которого, не буду скрывать, являешься ты.

Она бросила взгляд в зеркало. Лекарь увидел в отражении ее прекрасные светло-серые глаза.

— С такими глазами, дочка, надо не под пулями бегать, а с любовником в постели…

— Как по мне — так лучше пули, папочка, — перебила она. — Начинаешь чувствовать себя по-настоящему живой, а не куском мяса для траханья. Сейчас я вижу жизнь прекрасной. А в постели остается вести только счет.

— Это кто как понимает, — ответил Лекарь. — В постели можно вести разные счета, девочка: любовникам, любви, детям…