— Мы достали пакеты первой помощи. Большое дело! Тут всё серьёзно. Я не знаю, что нам делать.
— Давайте успокоимся и доберемся до сути. — Филип вытирает рот. — Сейчас он мирно отдыхает, верно? Его дыхательные пути чистые. Вы никогда с подобным не сталкивались… возможно, он выздоровеет.
— А если нет? — Она замирает и смотрит на него. — Что если он не придёт в норму?
Филип встаёт и подходит к ней.
— Слушай. Мы должны сохранять ясность ума.
Он гладит её за плечи.
— Мы будем внимательно наблюдать за ним, мы что-нибудь вычислим. Он упрямый стреляный воробей.
— Он упрямый стреляный воробей, который умирает, — перечит Эйприл, и одинокая слеза катится по её щеке.
— Ты этого не знаешь, — отвечает Филип, стирая слезу с её щеки.
Она смотрит на него.
— Хорошая попытка, Филип.
— Да брось ты.
— Хорошая попытка. — Она отводит взгляд, подавленное выражение её лица словно печальная посмертная маска. — Хорошая попытка.
В ту ночь девочки Чалмерс сидят у постели своего отца, придвинув стулья по обе стороны кровати, фонарик на батарейке освещает мертвенно-серое лицо старика бледным светом. В квартире холодно, как в холодильнике для мяса. Эйприл видит облачка дыхания Тары.
Старик большую часть ночи неподвижно лежит на кровати, его впалые щеки иногда подрагивают от одышки. Его седые бакенбарды, похожие на металлические опилки в магнитном поле, двигаются от судорог его пораженной болезнью нервной системы. Время от времени его сухие, растрескавшиеся губы начинают бессильно шевелиться, в попытке сложить слово. Но кроме небольших сухих вдохов, он не произносит ни слова.
В первые минуты после полуночи, Эйприл замечает, что Тара задремала, её голова лежит на кровати. Эйприл достает одеяло и бережно укрывает им сестру. Вдруг она слышит голос.
— Лил?
Он исходит от старика. Его глаза все ещё закрыты, но он порывисто разевает рот, его лицо охвачено гневом. Лил — сокращенно от Лилиан, покойной жены Дэвида. Эйприл годами не слышала этого имени.
— Папочка, это Эйприл, — шепчет она, трогая его за щёку.
Он отшатывается, его глаза по-прежнему закрыты. Его рот искажен, голос выходит невнятным, как у пьяного, из-за повреждённого нерва с одной стороны его лица.