По ту сторону стаи

22
18
20
22
24
26
28
30

   Я смотрю на свою руку. Простое, без изысков, обручальное кольцо. Просто гладкий ободок, символизирующий не богатство или власть, а супружеские узы, крепче которых, согласно кодексу фамильной чести, не может быть ничего. Эдвард надел мне его на палец на следующий день после того, как я сказала "да"... Тогда нам было не до бриллиантов. А вернуться и попытаться разыскать то кольцо я так и не смогла... И в этом я виновата тоже.

   - Прости, Винс, - еле слышно шепчу я, медленно передвигаясь к окну, за которым полыхает ледяным огнём луна. Останавливаюсь и собираюсь позвать девчонку, но понимаю, что мне просто необходимо побыть одной. Только я и луна. И больше никого.

   Сажусь к окну. Если долго вглядываться в деревья парка, подступающего к самым стенам Близзард-Холла, начинает мерещиться чёрт знает что. Сердце колотится, как сумасшедшее. Я боюсь снова заснуть и увидеть ещё какой-нибудь кусок своего прошлого. И опять проклятый ледяной прибой. К Создателю и ко всем чертям!

   Что мне делать? Кто ответит на этот вопрос? Я не умею решать, я умею только подчиняться. Только вот кодексу чести или интересам хозяина? Луна такая яркая, что ослепляет. И я вижу, что это уже не луна, а моё обручальное кольцо, и я бегу, бегу к нему по лунной дорожке, выложенной светлыми плитками, как в цветнике, который был у меня под окнами в детстве... После пожара ещё какое-то время дорожки были видны, только плитки все раздробились на мелкие-мелкие кусочки. Я бегу и бегу по этой дорожке - и не могу добежать...

   ...Винсент стоит около только что законченного зеркала и с улыбкой смотрит на меня.

   - Мне кажется, вы зря заказали его так рано, - говорю я. Зеркальных дел мастер уже ушёл, и Винс демонстрирует мне, над чем тот трудился. Принимает нарочито надменный вид - таким серьёзным он и должен быть в глубинах стекла, - но не выдерживает и разражается хохотом.

   - Не думайте о каких-то там плохих приметах, дорогая, - сквозь смех говорит он. - Посмотрите, ну разве не забавно?

   - Может быть, дорогой, - я пытаюсь улыбнуться, хотя меня одолевают какие-то непонятные предчувствия. И отчего бы это? - У вас там глаза... слишком серьёзные, что ли... не ваши. И потом - вам же пока не шестьдесят лет. В зеркалах остаётся часть души...

   - Выбросьте из головы, - он нетерпеливо вызывает управляющего. - Вели, чтоб нам с хозяйкой принесли одеться. Ужин накрыть через два часа. У меня для вас сюрприз, - он загадочно прищуривается, и, видя моё удивлённое лицо, снова не может сдержать смех.

   Сегодня мы вдвоём - только он и я. Завтра опять будет что-то там, я даже не спрашивала, что нам поручено - какая разница? Хозяин всегда прав. По-другому не бывает. И мы делаем то, что умеем, и так, как умеем. И Винсент, и я принесли Клятву верности, и теперь живём только так, как решит хозяин - рискнув всем, что осталось после конфискации, и своей жизнью в том числе. Пытаясь выкинуть из головы шесть месяцев Утгарда и ещё изредка с криком просыпаясь по ночам, когда чудится, что приближается палач - мы затопим Британию кровью за одно только это - кровью сволочей, посмевших прикоснуться к нам. Мы не аналитики, не тактики, не стратеги. Просто исполнители. Каждому своё, и в этом нет ничего унизительного. Каждый делает, что может, и что ему велит Господин. Я не спрашивала Винсента, нравится ли ему то, что происходит, а он не спрашивал меня. Но, если бы спросил, я бы ответила "да" - да и ему ли не знать, как я люблю кровавые лужи на полу их мерзких грязных домов? Это был последний мирный вечер. На следующий день началась война, которую все называли "войной крови", и это было забавно. "Божоле Виляж, дорогой" - "Ну, что вы, Ядзя, Шато Латур"... Поместье отошло к властям, а наши портреты вскоре украсили фонарные столбы. Но всё это завтра. А сегодняшний вечер - только наш.

   - Я, наконец, покажу вам море, - говорит Винс, и у меня вырывается возглас изумления. Я ни разу не видела море. Не успела. Должно быть, оно такое... огромное... непокорное...

   Я мигом забываю и о зеркале, и о терзавших меня смутных предчувствиях. Мы одеваемся и отправляемся на побережье.

   Меня оглушает шум волн, набегающих на берег. Какие-то человечьи ублюдки с подозрением смотрят на нас, застыв, точно истуканы. Винс подаёт мне руку, и мы идём к полосе прибоя, а люди, уже не обращая на нас ни малейшего внимания, уходят своей дорогой.

   Море неспокойно. Волны с грохотом перекатывают гальку, вспениваясь белыми бурунами. Я подхожу ближе и, когда очередная волна откатывается назад, вижу большой чёрный камень с белыми прожилками, гладко обкатанный морем. Этот камень такой знакомый и такой забытый. Я нашла точно такой же в быстрой речушке за вересковой пустошью в Карпатах. Так давно, что трава, казалось, была тогда по колено, а речушка виделась морским проливом. Я держала его в руках и гладила быстро высыхающие под солнцем бока, пока он не стал совершенно сухим и каким-то тускло-серым. И тогда я снова положила его в воду - и он опять стал чёрным с белыми прожилками. Как по волшебству.

   Я оставляю Винса позади и делаю несколько шагов к этому камню - очень быстро, торопясь, пока море не пришло обратно. Ноги оскальзываются на обкатанной гальке, ведь я забываю, что мне уже давно не четырнадцать лет. Пытаюсь протянуть руку к вожделенному камню и вижу, как надвигается очередная волна холодной тёмной воды.

   - Ядзя! - испуганно вскрикивает Винс. Я оборачиваюсь и теряю драгоценные секунды. Волна уже здесь, она вспенивается вокруг меня, и вдруг с неожиданной силой тащит за собой в открытое море. Стоит середина октября, и холод мгновенно пробирает до костей. Винсент срывается с места и бежит по направлению ко мне, а я вдруг неожиданно обнаруживаю, что начинаю увязать в этой гальке - вот глупость-то! Пытаюсь сделать шаг и внезапно падаю, пугаясь, как маленькая. Ведь я никогда не умела плавать, а следующая волна уже совсем рядом...

   И ледяная стена прибоя накрывает меня...

   Я открываю глаза. Всё тело ломит от неудобной позы; в руке зажат подсвечник с оплывшим огарком. Я с такой силой сжимаю его, что пальцы онемели. За окном белым-бело, и ветви деревьев, и подоконники - всё облеплено проклятым снегом. Я зову Долорес и одеваюсь. Чёртова тупая девчонка! Как будто нельзя шевелиться быстрее!

   - Вон, - отрывисто бросаю я, и она исчезает. Ещё секунда - и я бы влепила ей пару порций боли - просто так, для разрядки. Вот и ночь прошла, и луна прокатилась по небосклону, а воз и ныне там. Ясновельможная панна Войцеховская снова как растерянная девочка, которую отчитывают за невыученный урок. Умеющая хорошо, долго и изощрённо убивать, но не умеющая решать неразрешимые дилеммы.

   Я иду к лестнице, а на сердце у меня тяжело, как будто там глыба льда. И я просто спиной чувствую пристальный взгляд человека, с которым мы делили жизнь более десяти лет. Да, Картер молодец, ничего не скажешь: "Я передал тебе голый факт, делай с ним, что хочешь". Его слова звучат у меня в ушах, будто он только что был здесь. Снизу раздаётся звон посуды - подменыши накрывают на стол к завтраку. Мерзкие твари так и не научились до конца уважению и порядку.