Под руку подворачивается подменыш, и я с яростью обрушиваю на него лавину боли. Но этот "голый факт" так довлеет над сознанием, что я даже не получаю удовольствия. Я повторяю это ещё и ещё и останавливаюсь только тогда, когда кто-то трогает меня за руку.
- Ядвига, что с тобой? - спрашивает Эдвард. Сначала я даже не обращаю внимания на то, что он назвал меня на "ты" - а ведь это, наверное, впервые за все годы брака. Он стоит, держа в руке книгу, и я успеваю прочесть название: "Редкие виды орхидей". По-моему, это его любимая книга.
- Что с тобой? - повторяет Эдвард. - Что он тебе сказал?
- Кто? - автоматически спрашиваю я.
- Про... Гаспар, - поправляется он, чуть было не назвав Картера профессором. Эдвард испытывает к нему какую-то необъяснимую неприязнь, и потому предпочитает звать просто по имени или по фамилии, но никак не по учёному званию. - Что случилось?
Перед глазами встаёт вдруг коридор второго этажа и лицо Винсента Близзарда, и вдруг словно кто-то холодной рукой сжимает моё сердце.
И я принимаю решение.
- Пойдём, - говорю я, тоже переходя на "ты".
Мы идём в ту же самую комнату и садимся за тот же самый стол. Друг напротив друга. "Муж да жена - одна сатана", ведь так говорят люди? Правильно говорят. Супружеская клятва и честь обязывают меня не иметь секретов от своего собственного мужа. Хотя голос разума твердит как раз обратное. Я повторяю движения Картера, проверяя, не слушает ли кто под дверью, а потом пересказываю Эдварду всё, что я здесь же услышала вчера.
Нас никто не видит и не слышит: ни любопытные подменыши или служанки-люди, ни Картер, ни Лена или Макрайан. Никто... Кроме нашего хозяина, который именно в этот момент подходит к бесценному сокровищу под названием Зеркало Мира.
Но это я узнаю уже потом. После того, как мой разум обжигает резкая боль прозрачной, как стекло, и холодной, как лёд, волны зова, и я, еле слышно шепнув Эдварду: "Беги", сама бегу по лестнице к холлу, в глубине души уже предчувствуя недоброе. После того как я прохожу сквозь зеркало и оказываюсь перед хозяином. После. Тогда, когда первое, что я слышу, опускаясь на колени, это его слова:
- Не надо было этого делать, Близзард...
Он смотрит на меня, не отрываясь, и мой разум становится для него открытой книгой. Он листает её... листает... страницу за страницей, картинку за картинкой.
- Ты одурела от вседозволенности, Близзард, - наконец, говорит он, и я возвращаю себе способность нормально соображать.
Стою на коленях, упираясь в пол руками. Как я здесь оказалась? Волосы распущены, и я вижу только край платья, несколько паркетин пола - одна чуть выступает и потому светлее, чем соседние - и свои пальцы с кое-где запёкшейся под ногтями кровью. Ах, да. Я же вчера была в Шотландии. Одурела? Разве? "Такой взгляд, будто ты дуреешь..."
- Что ты видишь, когда смотришь в зеркало? - спрашивает он. И сам же отвечает: - Я знаю, не говори. Кровавый туман, вот что в зеркале. Ты потеряла голову от крови и не можешь адекватно мыслить. Ты понимаешь, что произошло?
- Я рассказала Эдварду о Прорицании, Милорд, - тихо говорю я.
Внутри всё сжимается в комок, и он подкатывает к горлу. Я начинаю догадываться, что случилось что-то непоправимое, что изменить ничего нельзя, и я тому причина. Гроза, похоже, ещё даже не начиналась, но после грозы над вересковой пустошью не выглянет фиолетовое солнце, не высушит поникший вереск и не согреет девочку в мокром платье.
- Ты не просто рассказала Эдварду о Прорицании. Этим самым ты сделала его участником Прорицания, действующим лицом.
- Милорд, я объясню, - я ОЧЕНЬ стараюсь, чтобы голос не дрожал. - Милорд, неужели вы сомневаетесь в нашей преданности? В ЕГО преданности? В преданности человека, который добровольно согласился быть заклеймён - в те ещё времена, - дабы сравняться со мной и присягнуть на верность вам?