Харизма

  Проспект гудел как высоковольтная линия электропередачи. Закинув сумку на плечо, сунув руки в карманы куртки, я шла вдоль витрин. Тысячи единиц товара. Желание приобретать, поглощать и утилизировать в конструкторе "человек разумный" идет на правах базовой комплектации, лежит себе среди пенопластовых шариков рядом с амбициями и лицемерием. Именно поэтому я задумываюсь избавиться от телевизора. Фарш из рекламы и фальшивых улыбок прямиком из жерла плазменной мясорубки, пальчики оближешь.

  Я поправила очки на переносице. На мне были "авиаторы", оригинальная модель в легкой позолоченной оправе, с зелеными линзами, как у американского генерала времен Второй мировой войны Дугласа Макартура. Также из аксессуаров (а вовсе не из "модных фетишей", как говорит моя близняшка) я ношу ярко-голубые часы марки "Той Вотч". Бесспорное достоинство как очков, так и часов, в том, что они невероятно легкие, компенсируют тяжесть куртки - тяжесть, к которой уже привыкли мои плечи.

  Из-за зеленых линз улица казалась подводным царством, пронизанным пучками странного света. Сигналят такси, октябрьское солнце рикошетит от лобовых стекол с радужными наклейками техпаспортов, брызжет в глаза. Каждая третья иномарка - с тонированными стеклами.

  Самое время для Маневра. Маневр заключается в том, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, проведя на зараженной деловитостью территории минимальный отрезок времени.

  Рестораны, бары и кафе трещали под наплывом одетых с броской элегантностью людей, выползших из офисов погреться в лучах солнца, заодно набить желудки горячей синтетикой. Именно поэтому я и люблю свой спальный район. Там не встретить вечно спешащих и вечно не успевающих белозубых ухоженных созданий с кейсами.

  В центре во время обеденного перерыва также хватает курьеров и очеловеченных животных. Вторые, правда, в меньшинстве. А кто-то подался в Китайский Квартал, чтобы, выпуская сизые клубы сигаретного дыма в потолок, уминать баоцзы с тофу, рисовую лапшу с густым соевым соусом или суп с лапшой и вонтонами. Вы видели, что кладут в вонтоны? Мой вам совет: никогда не заглядывайте под тесто, сразу отправляйте в рот.

  Я словила свое отражение в витрине магазина механических часов, проплывающее на фоне дорогих швейцарских марок, и пригладила волосы. Из витрины магазина техники выглядывали десятки глаз - экраны телевизоров. На всех экранах колония тупиков одновременно взлетела с изумрудной травы утеса с неприступными скалистыми стенами. Будто в небо кто-то запустил стайку клоунов в черно-белых костюмчиках. Клювы у тупиков - желто-оранжевые, лапки - оранжевые. У меня лицо сводит от умиления, когда вижу пернатых "толстячков".

  Ожидая на перекресте зеленый свет, я смотрела на огромную неоновую землянику - тусклую при свете дня вывеску "Земляничных полей". Наконец, над перекрестком взошло зеленое солнце, и толпа, будто следуя за невидимым Моисеем, устремилась к противоположному берегу автомобильного моря. Мне на встречу шла женщина с платиновыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке. Не волосы, а плотно подогнанные друг к другу металлические прутики. Боюсь даже предположить, сколько на них вылито укладочных средств. Высокая, стройная, в мокасинах, но в пакете с эмблемой именитого дома моды просвечивают шпильки. Черный костюм оттеняет бледность кожи. Помада цвета жженой умбры. Женщина скользнула по мне ярким взглядом льдисто-голубых глаз. Она что-то говорила в мобильный телефон. Я постаралась сосредоточиться на белых полосах под ногами, и на Маневре.

  Женщина прошла мимо и - нарочно или нет - наши кисти соприкоснулись. Всего на одно биение сердца, но соприкоснулись.

  В голове вспыхнуло единственное слово: "Паскудство", а потом водоворот красок и образов затмил мир перед глазами. Миг, но его было достаточно. Я уже видела сон с открытыми глазами.

  ...Асфальт превратился в землю, а земля - в грязь. Небо посерело и размокло, будто губка. Лило как из ведра. Здания заменили печальные ангелы, держащие кресты. Гранит и мрамор казался черным из-за воды. Пришедшие на похороны люди были с зонтами. Опухоли в черных костюмах-тройках, юбочных костюмах, темных очках. Цветы мокли под дождем, лепестки тяжело дрожали. Капли барабанили по коричневому лакированному гробу. Священник сражался с зонтом. Всем не терпелось оказаться в тепле.

  Я стояла возле гроба. Опухоли подходили, произносили слова сочувствия, неловко обнимали за плечи, и каждый спрашивал, чем он может помочь. Во рту пересохло. Оставьте меня в покое, хотелось заорать мне. Вместо этого я кусала губы и кивала, кивала, кивала...

  ...Он прислал одного из своих прихвостней. Сам не соизволил прийти. И правильно сделал - я бы обязательно познакомила его надменную морду со своими ногтями. Его прихвостень был гладко выбрит, губы сжаты в пунктирную линию. Кожа вокруг глаз тонкая, прозрачная, сосуды похожи на синеватых угрей, на коричневых штанинах - брызги грязи. Волосы потемнели от воды. Я знала, что их настоящий цвет - морковно-рыжий. Он принес белые лилии. Огромный букет белых лилий - чистых и прекрасных. Я ничего не сказала ему, он ничего не сказал мне. Просто положил лилии на гроб. Лилии напоминали белоснежных голубей. Они прилетели, чтобы быть похороненными, засыпанными влажной, пахучей землей. Земля дышала и шептала слова, которые я не могла разобрать.

  Ветер хлестал все больнее. Дождь лил с неба, из моих глаз. Правая рука, покоящаяся в колыбели косынки, горела огнем. Холод забрался под пальто и свернулся там клубком. Капли дождя барабанили по гробу. Священник устал сражаться с зонтом, и скоро все завершилось. Каблуки погружались в грязь, а гроб - в трехметровую яму...

  Вспышка!

  Мои зрачки сузились в две точки размером с булавочную головку. Я судорожно коснулась правой руки, однако боли не было. То была не моя боль, вернее, не мое воспоминание. Сердце колотилось, как пойманная птица, пульс ухал в ушах, над верхней губой выступила холодная испарина.

  Сквозь ослепительную белизну постепенно стали проступать контуры, у контуров появилась текстура и тени. Дорога. Витрины. Люди. Что, черт побери, только что произошло?

  Я обернулась. Женщина перешла через дорогу. Голова с тугим белым пучком волос, словно зафиксирована пластиковым воротником, какие напяливают на собак, чтобы те не расчесывали раны. Великолепная осанка, широкий шаг. Еще чуть-чуть, и сорвется на бег.

  Почувствовала ли она, что я только что прочитала ее?

  Но на мне перчатки. Я не могу читать людей в перчатках.