— Я не зрителем туда иду. Участником.
Немая сцена: в глазах супругов недоверие, подозрение, что разыгрывают, потом принятие:
— О-бал-деть! — выдохнула Наташа.
Пока не начались расспросы, я поднялся, опершись о стол, пожал Вадику руку:
— Рад был познакомиться поближе, мне пора. Уже восемь вечера, а завтра вставать в шесть. Надо лечь пораньше.
— Подожди! — Наташа вскочила, бросилась к полке на стене, зашуршала пакетами. — Ты ж не уснешь, волноваться будешь. Я тебе чаю дам успокоительного, завари и выпей перед сном.
Девушка отдала мне пакетик, закрытый прищепкой, и я поймал себя на мысли, что тут так тепло и душевно, что уходить не хочется. Ведь если уйду, буду маяться, думать, прогнозировать и представлять свой грядущий позор.
Топая к себе, я думал, что Звягинцев так бы и трепетал всю ночь, а проснулся бы невыспавшимся. Но Саня Нерушимый молча сожрал палку колбасы, выпил Наташиного чаю, потом еще чашку, и, поставив будильник на пять, отрубился.
Мне снился бесконечно долгий сон, распадающийся на множество однотипных, где я видел свое поражение в разных вариантах. Из моего угла немигающим взглядом буравил Лев Витаутович и телепатически внушал мне, что я, чертов шпион-иномирец, должен сам пойти в БР и во всем признаться.
А потом прозвонил будильник, и я вскочил — мгновенно, как солдат на побудке.
Продрал глаза, убедился, что не опаздываю, и с полотенцем через плечо побрел в общую душевую умываться. Сегодняшний день очень важен, он проверит меня на прочность. Ведь я больше не «лучший в мире», а потому вопрос простой: получится ли победить хотя бы в одном бою?
Получится или нет, гадать бессмысленно. Важно показать все, на что я способен, и хотя бы не опозорить спортивное общество «Динамо» в глазах областной верхушки.
Так я думал, когда возвращался из туалета — свежий после душа, бодрый и в боевом настроении.
А когда дошел до своей двери, заметил под нею белеющий клочок бумаги: «Большие люди поставили на то, что ты сразу вылетишь, миллион. Выиграешь — очень их огорчишь. Ляжешь — получишь сотку. Не подведи, Саша». И подпись: «ФМ». То есть Федор Михайлович Достоевский.
Ну песец, приехали.
Глава 11
Открытое лицо приятно для удара в челюсть
Я взял записку, повертел в руках. Написана она была каллиграфическим, я бы даже сказал — женским почерком. Нет, большие люди так не действуют. Скорее всего они прислали бы парламентера, причем это должен быть человек более-менее влиятельный, иначе грош цена его словам. Только совсем ушибленный поверит идиотской записке и сдастся во время боя. С кого потом спрашивать обещанную сотку? Достоевский пальцем у виска покрутит и даже разговаривать не станет. Ну, я на его месте точно не стал бы.
Возможно, это работа кого-то из общаги. Кто-то прикалывается, надеясь испортить мне настроение? На ум сразу же пришла Настя. Вот на женскую не месть даже — «мстю» очень похоже. Или Шрек обо мне своим проговорился, и теперь Артурка так гадит?
Однако какова бы ни была цель автора записки, посеять тревогу ему удалось. Я положил листок в нагрудный карман, чтобы показать Льву Витаутовичу. Бывших сотрудников БР, думаю, не бывает, тренер подскажет, как относиться к такому. Но при любом раскладе «ложиться» я не собираюсь.
ebooksa