Нерушимый 4

22
18
20
22
24
26
28
30

И вот судья свистит — наш Микроб в дальнем от мяча углу забрался во вне игры, хотя ему паса нет! Федор, конечно, не согласен, бычится, но молчит. Под ноги себе сплюнул, выругался беззвучно.

Следуя советам Димидко, я принялся подбадривать тех, кто ближе, отшучиваться, анекдот вспоминая — видите, как он за своих болеет?

Ну и плюс ко всему днепропетровцы реально сильные. Да, нас судья не пускает на их половину поля, но удары-то по нашим воротам организует не судья, и всегда комбинация завершается ударом, пусть и мимо ворот. Школа у них такая, потому что потерял мяч — получил атаку, а выбил вперед — когда еще соперник установит и снова введет…

И вот на нас накатила очередная волна. Перед нашими воротами образовалась толчея, я сосредоточился, превратившись в зрение и слух, и вдруг — свисток!

В штрафной нарушение? Да ладно! Я же стою, смотрю. Никто не упал, никого не держат более явно, чем обычно. Ну обнимаются вон два быка, один наш Матвеич, второй их — так они же взаимно…

И вдруг — пенальти, мать его! Все, как в анекдоте, все по канону, но не смешно, кулаки так и сжимаются! Хочется подойти к судье и ка-ак показать ему, что я не просто так второе место занял на боях без правил. Болельщик, растуды его в качель!

Или как там говорил Василий Уткин? «В чемпионате России, кажется, не надо нарушать правила, чтобы получить пенальти в свои ворота. Пенальти назначаются за шевеление травы, за пение птиц, за дуновения ветра, от которого тоже способны падать могучие форварды».

Не знаю, каким чудом заметил, что Думченко, Матвеич и Колесо вознамерились идти за объяснениями к судье. Рванул к ним, схватил за футболки, развернул в свою сторону ветеранов «Динамо», а белорус остановился сам. Ничего судья им разъяснять не станет. Будет карточка. И еще карточка. И еще. И потом продуем.

— Что вы творите! Он только этого и ждет. Ну смысл себе вредить?

Думченко не понял, уставился на недобро улыбающихся мужиков. Судья аж привстал, наблюдая за нами и поглаживая пальцем карман. Мол, скажи только что-нибудь, ругнись!

— По позициям, — заключил Матвеич, и они разбежались, а я крикнул вдогонку:

— Ребят, спокойно. Это моя работа! Справлюсь.

И тут вдруг их капитан, днепропетровский, здоровенный лысый мужик, проходя мимо, толкнул плечом, на ходу шепча: «Левый угол. Левый. Угол». Наши кинулись опять — надо защищать вратаря. Но тут я заорал:

— На линию! Не мешать! Мой мяч!

Стоя в воротах, я прыгал на линии и думал. «Левый угол» — мой левый? Это капитан мне подсказал, куда бьет их пенальтист, потому что никакого пеналя не было и им самим неудобно и противно? Если все так и будет — лично руку пожму; может, даже футболками поменяюсь.

Судья неразборчиво и торопливо пробормотал про «нога на линии, никакого движения до удара», и ушел в сторону. Их пенальтист постучал мячом о газон, рассматривая меня и ворота. Установил пятнистого. Отмерил три шага. Это хорошо. Самые трудные мячи — на силу. Там разбег другой. А если на точность, то можно изловчиться.

Ну, товарищ, покажи личико. То есть открой свои намерения! Меня обожгло желанием пенальтиста. Их капитан прав: удар придется в нижний левый угол. Я бы и сам это считал, но спасибо тебе, капитан!

Прозвучал свисток.

Я превратился в сжатую пружину, готовую распрямиться в долю секунды. Сердце зачастило. Если облажаюсь сейчас — вот позор будет!

Пенальтист разбежался, а я все стоял. И ровно тогда, когда он коснулся мяча, прыгнул влево, вытянувшись струной. Как раз туда, куда стриг траву мяч, точно пущенный в угол. Нет, такой не возьму. Самыми кончиками пальцев, почти как в волейболе, я подтолкнул, закрутил пятнистого. Мяч чиркнул по штанге и улетел в поле, где наши сразу навязали борьбу.