— Последний вопрос. Нужно узнать, что стало с Тирликасом Львом Витаутовичем, сотрудником БР, моим тренером и директором нашей команды. Сможешь?
— Не обещаю. Сейчас мне запрещено контактировать с коллегами. Но если представится возможность, постараюсь.
Девушка протянула руку, я пожал ее, сожалея, что ничем не могу помочь. Вот если бы Кардинал предоставил что-то действительно интересное, и совместить информацию с возможностями Юли…
— Держи меня в курсе, — попросил я, глядя, как она защелкивает наручники.
— Постараюсь. Бегать к тебе на свидания я не смогу, а при адвокате много не наговоришь.
Она вызвала дежурного, дождалась его и, сделав суровый вид, обратилась ко мне:
— Мне очень жаль, Александр, что нам так и не удалось найти взаимопонимание.
Развернувшись, она зашагала к выходу — очень хрупкая на вид. Такая же хрупкая, как моя судьба, которая теперь полностью зависит от нее.
Но почему-то облегчения от того, что у меня появился союзник, не было, появились необъяснимая тревога и ощущение, что жизнь висит на волоске. Наверное, дело в том, что я теперь знаю, что при желании можно достать любую информацию. И если вычислят, что Юля — на самом деле Семерка, ей грозит смертельная опасность, которую девушка явно недооценивает. И чем больше дело затянется, тем выше вероятность, что ее раскроют.
Как только меня привели в камеру, Кардинал сделал приглашающий жест. Я наклонился, и он прошептал:
— Кто приходил?
— Новый следователь. Это женщина. Даже скорее девушка, — ответил я. — Но без адвоката ничего говорить не стал — мало ли.
— Правильно, — кивнул он.
— И еще мне кое-что нужно.
Я написал на клочке бумаги: «Г. О. Фарб. Дороничев. Тирликас. Способности. Связи с другими одаренными и влиятельными людьми». Кардинал прочел, кивнул, сунул записку в рот и принялся ее жевать.
Следующая встреча с Юлией Вадимовной Брайшиц состоялась через три дня, в четверг, в более официальной обстановке: в ее кабинете под неусыпным контролем адвоката. Кагановский бился за меня, как орел за добычу, Юля, конечно, читала его мысли. Мои, когда я думал, вот бы уметь так же — тоже, улыбалась одними глазами и едва заметно качала головой: не надо, мол, ничего хорошего. Допрос длился два часа, я отвечал на тысячу вопросов — и тех, что ранее задавал Быков, и на первый взгляд бессмысленных: «Знаете ли вы, что Елизавета подписана на страницы неблагонадежных лиц в Комсети?»
Держалась она жестко, осаживала Кагановского, когда он проявлял излишнее рвение, выслушивала и записывала мои претензии к предыдущему следователю. Не Юлия — Семерка как есть.
Когда все закончилось, довольный Кагановский поблагодарил ее за профессионализм, а мне сказал, что с таким следователем наши дела сдвинутся с мертвой точки.
И они сдвинулись.
Наверное, Семерка и сама могла изменить меру пресечения, но делать этого не стала, чтобы не выдать личную заинтересованность, и заседание суда назначили на тринадцатое февраля.
ebooksa