Радостный визг. Он задрожал, изобразил ужас. — «Оставь надежду всяк, сюда входящий!»
Родители одобрительно хохотнули.
Дети один за другим скользили вниз по полированным доскам от раздвижного стола, которые Мич приладил заранее, прямо в черный зев подвала. Провожая каждого, он потешно шипел, выкрикивал страшным голосом шутливые предостережения. Дом, освещенный лишь огнем свечей, наполнился праздничным шумом. Все говорили одновременно. Все, кроме Марион. За целый вечер его дочь использовала лишь самый необходимый минимум слов и радостных возгласов; она ни с кем не делилась своим восторгом и упоением праздником. Настоящий маленький тролль, подумал он. Поджав губы, его девочка сияющими глазами наблюдала за собственной вечеринкой, как за разноцветным серпантином, который сегодня разбрасывали вокруг нее.
Теперь настала очередь родителей. Смеясь, они опасливо подходили к доске и с хохотом съезжали в подвал, а маленькая Марион стояла рядом, как всегда желая увидеть все от начала до конца и присоединиться в самую последнюю очередь. Луиза не стала дожидаться помощи мужа. Он подошел, чтобы поддержать ее, но прежде чем успел наклониться, жена уже соскользнула вниз.
Наверху стало безлюдно и тихо, в темном доме мерцали десятки свечей.
Марион стояла возле спуска. «Что ж, приступим», — произнес он и подхватил ее.
Внизу они расположились широким кругом. От далекой печки веяло теплом. Стулья расставили в два длинных ряда у каждой стены: сидящие бок о бок двадцать восторженно пищащих детей и двенадцать взрослых, Луиза в дальнем углу, Мич рядом с выходом, у лестницы. Он присмотрелся, но ничего разглядеть не смог. Люди слились со стульями, игра вслепую. С этого момента представление должно проходить в полной темноте, а он станет ведущим. Быстрый шорох сорвавшегося с места ребенка, запах влажного цемента, свист ветра среди октябрьских звезд.
«Ну все!» — крикнул он в черную пустоту. — «Тишина!»
Гости устроились поудобнее и замерли.
Непроницаемый мрак. Ни огонька, ни проблеска, ни мерцания глаз.
Дребезжание посуды, позвякивание металла.
«Ведьма мертва», — нараспев произнес глава семьи.
«Ой-ой-ой»,— простонали дети.
«Ведьма мертва, ее убили, вот этим ножом на куски разрубили».
Он протянул нож. Его стали передавать из рук в руки. Смешки, вскрики, комментарии взрослых.
«Ведьма в ад убралась — голова осталась», — прошептал глава семьи и отдал предмет сидящему рядом.
«А я знаю, как играют в эту игру! — радостно сообщил чей-то детский голос. — Он достает из холодильника куриные потроха, чтобы все их потрогали, и говорит: „Вот ее кишки!“ Лепит голову из глины, потом притворяется, что она ведьмина, а суповая кость будто бы ее рука. Берет стеклянный шарик и говорит: „Вот ее глаз“. Протягивает зернышки — „вот ее зубы“. Вытаскивает пудинг со сливами — „вот ее живот“. Знаю, знаю,
«Тише, ты все испортишь», — сказала какая-то девочка.
«Ведьму казнили — руку отрубили».
«Ой-ой-ой!»