Ноготок судьбы

— Увы, — сказал я ей, вздрагивая и начиная приходить в себя, — я внушаю вам жалость, но я мог бы внушить еще более сильное чувство, если бы вам стала известна история, которую мне нельзя рассказать. То, что произошло сейчас, для меня лишь продолжение ужасных иллюзий, никогда окончательно не покидающих моего ума. Разрешите мне остаться наедине со своими мыслями и привести их, насколько я на это способен, в порядок и последовательность. Наслаждение приятной беседой сегодня мне недоступно. Я буду спокойнее завтра.

— Завтра ты будешь таким, как тебе будет угодно, — сказал Пабло, до слуха которого донесся конец моей фразы, — но сегодняшний вечер ты, конечно, проведешь с нами. В конце концов, — добавил он, — я больше рассчитываю на настойчивость Эстель, чем на свою собственную, чтобы заставить тебя отказаться от твоих планов.

— Так ли это, — спросила она, — и согласитесь ли вы отдать нам время, предназначенное, без сомненья, Педрине?

— Ради бога, — воскликнул я, — не произносите, дорогая Эстель, этого имени, потому что чувство, если только это не ужас, овладевшее мной, не имеет ничего общего с теми, которые вы вправе во мне заподозрить. О, почему я не могу объяснить это более ясно!

Пришлось уступить. Я сидел за ужином, не принимая в нем никакого участия, и, как я и ожидал, за столом говорили лишь о Педрине.

— Интерес, внушаемый вам этой необычайной женщиной, — сказал вдруг Пабло, — настолько велик, что едва ли возможно усилить его еще чем-нибудь. Каков бы он был, однако, если бы вам стали известны ее приключения, часть которых протекла, правда, в Барселоне, но в те времена, когда большинство из нас находилось не здесь. В этом случае вам пришлось бы признать, что несчастья Педрины волнуют не меньше, чем ее таланты.

Никто не произнес ни слова, потому что все с интересом слушали Пабло, который это заметил и продолжал следующим образом:

— Педрина отнюдь не принадлежит к тому слою общества, откуда обычно происходят подобные ей и где вербуются бродячие труппы, предназначенные судьбой для потехи толпы. Ее имя носила некогда одна из наиболее славных фамилий старой Испании. Ее зовут Инес де лас Сьерас.

— Инес де лас Сьерас! — вскричал я, вставая со своего места, в состоянии не поддающегося описанию возбуждения. — Инес де лас Сьерас! Так ли это? Но известно ли тебе, Пабло, кто такая Инес де лас Сьерас? Знаешь ли ты, откуда она родом и благодаря какому ужасному стечению обстоятельств она выступает в театре?

— Я знаю, — сказал Пабло с улыбкой, — что это необыкновенное и несчастное существо, жизнь которого внушает по крайней мере столько же жалости, сколько и восхищения. Что же касается действия, произведенного на тебя ее именем, то оно меня нисколько не удивляет, потому что ты встречал его, быть может, не раз в скорбных стенаниях наших romanceros.[74] История, всплывающая в памяти нашего друга, — продолжал он, обращаясь к прочим присутствующим, — это одна из народных легенд средневековья, создавшихся, возможно, на основе кое-каких реальных фактов или странных событий и укрепившихся в памяти людей настолько, что они в конце концов приобрели своего рода исторический авторитет.

Легенда, о которой мы только что вспомнили, какова бы она ни была, пользовалась широким распространением уже в шестнадцатом веке, и именно она принудила могущественный род де лас Сьерас покинуть вместе со своими богатствами родину и, используя новейшие открытия мореплавателей, перенести свое местопребывание в Мексику. Известно, что трагическая судьба, преследовавшая де лас Сьерас еще в Испании, не сжалилась над ними и под другими широтами. Меня часто уверяли, что в продолжение трехсот лет решительно все родоначальники этой семьи погибали от шпаги.

В начале века, четырнадцатый год которого мы ныне переживаем, последний из благородных сеньоров де лас Сьерас все еще проживал в Мексике. Смерть похитила у него жену, и после нее осталась лишь единственная дочь, девочка шести или семи лет, которую он назвал Инес. Никогда еще столь блестящие способности не проявлялись в таком раннем детстве, как в детстве Инес, и маркиз де лас Сьерас не пожалел ничего, чтобы отшлифовать эти драгоценные дарования, обещавшие столько славы и счастья его старости.

И действительно, он был бы вполне счастлив, если бы воспитание единственной дочери смогло бы вытеснить все его заботы и увлечения, но вскоре он ощутил печальную необходимость заполнить чувством другого рода пустоту своего сердца. Он любил, верил, что любим, и гордился своим выбором. Больше того, он радовался, что дает своей прекрасной Инес новую мать, и дал ей… безжалостного врага. Живой ум Инес не замедлил постигнуть все трудности ее нового положения. Она вскоре поняла, что искусство, бывшее для нее до сих пор лишь развлечением и удовольствием, в один прекрасный день может стать ее единственным источником существования. И она отдалась ему еще с большей горячностью, вознагражденной беспримерным успехом. Через несколько лет ей не могли более найти подходящих учителей. Самый способный и самонадеянный из них счел бы себя счастливым брать у нее уроки. Но она дорогою ценою заплатила за свои успехи, если только соответствует истине, что именно с этого времени ее ум, такой блестящий и ясный, истомленный непомерным трудом, начал постепенно помрачаться и что кратковременные припадки стали вносить беспорядок в ее сознание в тот момент, когда ей, казалось, больше не к чему было стремиться.

Однажды в отель маркиза де лас Сьерас принесли его безжизненный труп. Пронзенного шпагой, его нашли в пустынном и глухом месте, и с той поры не представилось ни одного обстоятельства, способного пролить хоть некоторый свет на мотивы и виновника этого злодеяния. Тем не менее людская молва не замедлила указать на убийцу. У отца Инес не было явных врагов, но, вступая во второй брак, он приобрел соперника, известного во всей Мексике горячностью своих страстей и необузданностью характера. В глубине души все считали этого человека преступником, но всеобщие подозрения так и не вылились в судебное преследование, потому что отсутствовало даже подобие каких-либо улик. Эти подозрения укрепились, однако, еще больше, когда через несколько месяцев после смерти маркиза стало известно, что вдова убитого перешла в объятия убийцы, и если ничто с того времени не смогло подтвердить их справедливости, то вместе с тем ничто не способствовало и их рассеянию.

Итак, Инес осталась одинокою в доме своих предков и в обществе двух одинаково чуждых и инстинктивно ненавидимых ею людей, которым закон слепо доверил права, долженствующие заменить собою отцовскую власть.

Припадки, уже прежде несколько раз подвергавшие опасности ее разум, участились теперь угрожающим образом, но это обстоятельство ни для кого не было неожиданным, хотя, вообще говоря, никто не знал и половины ее страданий. В это время в Мексике находился молодой сицилиец, называвший себя Гаэтано Филиппи, прежняя жизнь которого скрывала, казалось, какую-то внушавшую подозрения тайну. Поверхностное знакомство с искусством, приятная, но легкомысленная болтовня, элегантные манеры, обнаруживавшие заученность и надуманность, наконец, внешний лоск, присущий порядочным людям в силу их воспитания, а проходимцам благодаря их общению с людьми, обеспечили ему открытый прием в высшем обществе, куда испорченность его нравов должна была бы преградить ему доступ.

Инес, едва достигшая шестнадцати лет, была слишком простодушна и слишком восторженна, чтоб обнаружить, что таится под этой обманчивой внешностью.

Она приняла волнение своих чувств за откровение первой любви. Гаэтано не стеснялся присваивать себе блестящие титулы. Ему великолепно было знакомо искусство пользоваться теми из них, в которых он в данное время испытывал нужду, и придавать им вид безусловной подлинности, чтобы ослепить наиболее опытный и проницательный взгляд. Тем не менее руки Инес он домогался напрасно. Мачеха этой несчастной вознамерилась овладеть ее состоянием и в связи с этим, очевидно, не склонна была проявлять щепетильность в выборе средств. Ее муж, со своей стороны, следовал ее примеру с горячностью, истинную причину которой он от нее, без сомнения, скрыл. Злодей влюбился в свою падчерицу; он осмелился открыться ей за несколько недель до этого и поклялся себе ее соблазнить. Это новое несчастие жестоко усугубило и без того тяжелые страдания Инес.

Душевный склад Инес был таким, каким он обычно бывает у всех, кого осеняет гений. С возвышенностью благородного таланта она сочетала слабость характера, всегда готового подчиниться чужой воле. В области интеллектуальной жизни и искусства она была ангелом, в области обыденной и практической — ребенком. Проявление самой простой приязни покоряло ее сердце, а когда ее сердце чему-нибудь отдавалось, то для разума не оставалось более места. Такой склад ума не заключает в себе ничего опасного, когда его окружают благоприятные обстоятельства и он все время находится под наблюдением мудрых наставников, но единственный человек, власти которого Инес смогла подчиниться со времени смерти отца, повергшей ее в печальное одиночество, овладел ее волей лишь затем, чтобы ее погубить. И в этом одна из жутких тайн, о которых не подозревает невинность. Гаэтано почти без труда уговорил ее согласиться на побег, который он сумел изобразить как спасение своей возлюбленной. Ему оставалось лишь убедить Инес в том, что все ее ценности принадлежат ей по священному и неотъемлемому праву наследования от предков. Они исчезли и через несколько месяцев с большим количеством золота, драгоценностей и алмазов прибыли в Кадикс.

Здесь все покровы упали, но глаза Инес, все еще ослепленные лживым блеском любви и наслаждений, долгое время отказывались видеть истину в ее неприкрашенном виде. Впрочем, среда, в которую ее ввел Гаэтано, иногда ужасала ее безнравственностью своих принципов. Она поражалась, что — переезд из одного полушария в другое мог служить причиною таких потрясающих различий в нравах и языке. Она с трепетом старалась отыскать в этой толпе плутов, кутил и куртизанок, составлявших их обычное общество, хотя бы одну мысль, отвечавшую ее взглядам, и не находила. Некоторые средства, приобретенные ею при помощи поступка, не перестававшего тревожить ее совесть, начали истощаться, и притворная нежность Гаэтано, казалось, убывала вместе с ними. Однажды, проснувшись, она напрасно звала его и напрасно ожидала всю ночь. Наутро беспокойство сменилось страхом и страх — отчаянием. Наконец, ужасная новость довершила ее несчастья. Он бросил ее, совершенно обобрав, и уехал с другой женщиной. Он покинул ее нищей, обесчещенной и, что еще хуже, исполненной презренья к себе. Благородная и твердая гордость, сопротивляющаяся несчастью в безупречно чистой душе, в душе Инес была сломлена, и она приняла имя Педрины, чтобы скрыться от розысков своей недостойной семьи.