— Время кончается, — сказал он, и хотя его голос был громким, но прежний повелительный тон исчез. В нем появилась какая-то загадочность, уязвимость. — Все… случилось… слишком быстро. Быстрее, чем должно было.
Пенелопа кивнула.
— У меня должен был быть в распоряжении по крайней мере год.
Она откашлялась.
— Я знаю.
— Сезон уже кончился.
Он умирал. Хотя бы в этом последователи Овидия оказались правы. Процесс распада начался, и теперь он не остановится. Дионис был одновременно и палачом, и жертвой.
— Я знаю, почему вы здесь, — сказал он, обращаясь к ней. Затем посмотрел на Кевина. — Вы оба.
— Дион, — тихо произнес Кевин.
— Его больше нет. — Он протянул руку за дерево и извлек огромный мех с вином. — Чертовски хочется пить. — Поднеся мех к лицу, Дионис рывком открыл его. Вино хлынуло в рот, проливаясь на подбородок и грудь. Он тяжело вздохнул, видимо, удовлетворенный, и сделал несколько шагов вперед. Затем скорчил гримасу, сконцентрировался, и в воздухе сразу что-то задрожало и замерцало. Его кожа стала глаже, мускулы рельефнее, татуированные разводы побледнели.
Он направился к ним, не отрывая глаз от груди Пенелопы. Она ощутила, как в ней поднимается желание. Несмотря ни на что. Она знала, что его нужно убить, но одновременно ей хотелось быть беременной его семенем.
Как будто прочитав ее мысли, он улыбнулся и тихо, насколько мог, произнес:
— Да.
Она слабо покачала головой.
— Нет.
Он повернулся к Кевину.
— Как хорошо, что вы оба здесь. Я люблю вас. Обоих.
— Мне всегда казалось, что с тобой что-то не так, Дион, — проронил Кевин.
Печаль пробежала по лицу бога. И что-то еще. Появилось какое-то чисто человеческое выражение, совершенно неуместное для такой огромной махины. Его губы дрогнули, он собирался что-то ответить, наверное, возразить, но затем его лицо сморщилось, и он замолчал.
Пенелопа почувствовала, что ей плохо. Дион не умер, он все еще присутствовал в нем.