– О чем вы, Шуга? Побег от избранности здесь ни при чем. Все дело в тайне и… – Педант щелкнул пальцами, помогая себе найти упущенное. – Кажется, некое пророчество имеет место. Я сам случайный тому свидетель, не принимайте мои слова всерьез, но это что-то вроде заново заведенной судьбы.
– Любит ли вас? – почти чавкнув, запутывал Сахарный.
– Шуга, кажется, я уже отвечал на этот вопрос. Я человек без судьбы, оттого вряд ли смогу испытать ее преданность и любовь, и уж тем более ненависть мне неизвестна.
– Я спросил вас о женщине, – подчеркнул Сахарный, скрещивая на себе руки.
– Когда мы ссоримся, она отдает мне все и, по-моему, это страшная сила.
– Ах, друг мой, видно вы и женщин лишены, – промолвил Сахарный, уже допивая любезный кофе. – Кому ж не знать, ну разве что монаху, что любой отказ от всего, да хоть от дохленькой собачки, нам трехкратно поясняет факт ее утвердительного желания иметь все то, что принадлежит тебе, а именно, уже обезвреженной жертве.
– Вижу, как плачет ваша «Камера обскура». На бок лечь не желаете?
– Каюсь, имею слабость к зеленым глазам, – немного задумавшись, пояснил Шуга. – Однако слово чревато сильнее всего плотского и предосудительного, что во мне.
– Идеальный человек… – с чувством толка обозвал Педант. – Не сумасшедший ли вы? А может быть, в вас изначально заложено скучное самоубийство? Оттого вы такой последовательный и осторожный, ибо, глядя на ваши красивые руки, не могу отметить ни скупости, ни черты монстра. Возможно ли такое?
– Знаете, друг мой, а вот когда вы умрете, я напишу о вас в весьма положительном ключе, и даже подначу несколько тиражных изданий упомянуть вас в свете белом.
– Что ж, главное я для себя прояснил… – с иронией обронил Педант, слегка искажаясь в своей театральной улыбке. – Главное – упомянуть факт того, что я большой любитель антиквариата и долгов.
– Берете не свое? Это опасный путь. Я знал человека, что шел по нему не сдаваясь.
– Я сохраняю память. Поверьте, Шуга, память способна быть материальной.
– В какой-то степени лечит… Вы правы и правы, что влияет, возрождая, но это все отнюдь не хорошо в пространстве человеческой жадности и свинотейства. Подобное должно очаровывать посредством приобретенного билетика в кассе. Чужая память под крышей твоего земного дома может быть весьма опасной.
– Трогали святое?
– Почти. Знаю историю одного антиквара, который молчал, наблюдая за вращением тел, а после долгих и нелегких лет неожиданно умылся и сжег свой амбар.
– Что ж, неплохая цена за девять обезьян. Далеко не мертвая история. Если успею, то обязательно пересмотрю свою жизнь уже в этом сезоне.
– Как-нибудь и меня пригласите в свое новое обжитое пространство, – с чувством дружбы прошептал Сахарный, прогибая палец на плоскости подлокотника.
– Что вы, Шуга, с большим удовольствием не откажу. Признаться, вы тут почти единственный кто полон необходимых моей душе изощрений.
– И на этом спасибо, – сладко произнес Сахарный, постукивая кулаком в стену, что затаилась позади него. Искусственно выражая возможность наличия сейфа, он попрощался, откланявшись Педанту, чтобы обогнуть северный флигель…