Звездочет поневоле

– Ничего не понимаю, – вздохнула закрученная Борода.

– И не надо. Пейте чай.

Они оба замолчали под тихий звук вентилятора, прогнав неудобную паузу, Шуга подчеркнул, что питает мексиканского поставщика, указывая на временное отсутствие кондиционеров. Борода нервно давился горячим чаем, одновременно что-то пищал, выражая недовольство на счет здешней утомляющей его погоды, упоминая Лондон восемьдесят седьмого года, делал акцент на солнцепек Trafalgar Square. Выясняя общую схожесть, – бранился. Шуга запрыгнул на подоконник, осторожно распахнув окно, заигрывал перед гостем абстрактным движением рук.

– Борода, а ты не боишься высоты? – хитро спросил он у ропщущего.

– Я? Да. Впрочем, нет, то есть верно, – промолвив все это, Борода неловко застыл.

– А как вы думаете, Ключ боялся высоты? – Шуга заигрывал с гостем, слегка отклоняясь назад, изображал полет птицы.

– Отчего вы говорите в прошедшем времени? Почему боялся? – сомневаясь, поинтересовался Борода.

– Так вы сами говорили, что Ключ исчез. Если его и вправду нет среди нас, значит он в прошлом. Не так ли?

– Не знаю… – настороженно усмехнулся Борода, потирая пальцы. – Вдруг он найдется. Вдруг это все окажется временным испытанием… – уже с дрожью в голосе сомневался гость.

– Испытанием? Борода, что вы такое говорите? Вы хоть знаете, что такое испытание? Вот представьте себе бескрайность песков, над вами беспощадное солнце, все, что вы ощущаете в данный момент – это жалкая доля солнцепека. И вы посреди всей этой невозмутимости, должны преодолеть бессмысленность расстояния, при этом не оборачиваясь назад – это сердитый факт. Сможете? Сможете прожить время, у которого нет даты рождения, время, у которого нет даты смерти, и вы, впрочем, также не ведаете начала и не ведаете конца и при этом важно не обернуться. Горы песчинок, и вам остается лишь думать! У вас нет часов, оттого вы не в состоянии подсчитать мгновенья, есть только пространство, ибо там, где вы сейчас, нет таких значений, как – утро, день, ночь. Там, где вы, нет смыслов, кроме как ваши мысли – пущенные вам в голову. Исходя из предложенной позиции, сможете терпеть вечно?

– Я, право, не знаю… – затянул Борода, поправляя очки. – Не знаю, здесь возникает вопрос: ради чего?

– Ради всех! – загорелся Шуга. – Ради того, чтобы где-то, где вас нет и никогда не будет, вдруг зародится такое значенье, как утро, день, ночь. Разве это не прекрасно придумать жизнь? Поставить мир на часы. Спроектировать понятие смысла, сотворить этому смыслу разность, а вместе с тем спрятать его, сделав ответы доступными лишь для избранных.

– Интересно, но слишком тяжело, – уточнил Борода. – Хотя, кто ж знает, глядишь все возможно.

– Мне кажется, что вы бы не смогли. Конечно, не смогли бы… вы же, друг мой, – человек-амфибия, вам трудно без вод, а в этой позиции, их еще пока не подписали, вода только ждет своего часа. Хотя здесь возникает вопрос и весьма политический, а именно: кто пустил эти самые мысли к вам в голову, если там, где вы, нет ничего живого? Если там, где вы, нет толковых расстояний, впрочем, и у вас нет характерных начал и концов, а главное – кто запустил вас в этот таинственный отрез, не имеющий формы? Кто заставил вас терпеть? Подумайте! Подумайте, Борода, над тем, что если спрятать окружающие вас пески в глубокий карман, вслед туда же удалить всю прозрачность, имитирующую время, а вместе и все возможные атмосферы, а потом просто взять и уничтожить карман, то что же тогда останется?

– Я знаю, по-видимому, ничего и не будет, кроме меня и белого фона! – отчаянно восклицал загруженный Борода, при этом подумал: «к чему бы это?».

– Фон? Увы, но он также имеет некое значение. Ты его видишь, оттого он есть. Если мы уничтожаем вещи, это не значит, что мы уничтожаем смыслы этих вещей, ведь их заблаговременно спрятали от нас. Есть смысл, значит, есть доказательство того, что вещь была, или же она все-таки есть. Вообразите, возможно ли такое, как убийство того, чего нет? Скажем, убить пустоту? Или же тот же самый белый фон, оставшийся после того, как мы уничтожили содержимое кармана?

– Вполне! Если таков есть… – в сложениях запутался Борода.

– Убийство белого фона, дорогой мне Борода, – невозможно! Ибо оно есть абсолютное единство, за ним ничего нет, кроме как его самого! Фон может только видоизменяться, поэтому кто-то придумал ему несколько состояний, опять же утро, день, ночь, и что-то там еще между ними. Ты чувствуешь эти часы? За фоном возможен иной фон, убийство «белого» происходит оттого, что в него самого добавили красок. Убийство пустоты также невозможно, ибо ты убиваешь пустоту самим собой. Ты есть, значит, пустота уже убита. И еще… Весьма некорректно, друг мой, и весьма политически. Какой смысл прятать смыслы?

– Что-то я, знаете ли, потерялся, – съежился Борода, смущенно прикрывая глаза. – Мы с вами о другом говорили. Хотелось бы поконкретней, ведь вскоре вы приступите к своей работе, а ближние уже с ног сбились, все найти не могут…

– Плохо ищут, – отрезал Шуга. – Я никуда не спешу, буду ждать. Издательский дом уже приостановил свою работу, думаю, вскоре многое переменится, мы все разойдемся, если не найдутся люди, способные взять все в свои руки. Что касается меня, то я ни на что не претендую.