— Вы оба знаете, чего я желаю всем сердцем, но вот вам мой совет: сдерживайте свои чувства до тех пор, пока не будет доподлинно известно решение отца.
— Требуй от меня чего угодно, — сказал Эдмунд, — но утаить свои чувства я не в силах. Однако я подчинюсь решению милорда, даже если оно низвергнет меня в бездны отчаяния.
С этого дня Эдмунд и леди Эмма обходились друг с другом весьма учтиво, хотя и подчеркнуто сдержанно. Юная леди порою появлялась в обществе, однако предпочитала оставаться в своих покоях и мало-помалу начала верить в исполнение своих желаний. Сомнения в том, что барон согласится на его брак с леди Эммой, тенью тревоги омрачали чело Эдмунда. Его друг Уильям с нежной заботой и вниманием старался развеять его опасения и поддержать в нем надежду, но Эдмунд с нетерпением ожидал, когда вернутся посланцы и решат его судьбу.
Пока в замке Ловел происходили эти события, самозваный лорд поправлялся и укреплял силы в доме лорда Клиффорда. Чем лучше он себя чувствовал, тем более скрытным и замкнутым становился, избегал общества зятя и племянника и часто запирался с двумя своими слугами. Сэр Роберт Фиц-Оуэн не раз пытался вернуть себе его доверие, но тщетно: он его сторонился, как и всех прочих. Задиски наблюдал за ним с проницательностью, во все времена отличавшей его соотечественников. Он поделился своими подозрениями с сэром Филипом и лордами, высказав мнение, что преступник замышляет побег. На вопрос, что он считает нужным предпринять, Задиски предложил следить за ним по очереди с кем-нибудь еще, не спуская глаз; также он посоветовал держать наготове лошадей и людей, не предупреждая последних, которую службу им предстоит выполнить. Бароны согласились полностью препоручить Задиски это дело. Меры, к коим он прибег, оказались столь успешными, что он перехватил трех беглецов еще в поле возле замка и доставил назад под стражей. Их содержали под арестом по отдельности, пока лорды и джентльмены решали, как с ними поступить.
Сэр Филип обратился к барону Фиц-Оуэну, но тот просил позволения остаться в стороне.
— Я не могу, — сказал он, — ни вступаться за этого злодея, ни предлагать суровых мер по отношению к столь близкому родственнику.
Тогда Задиски попросил выслушать его.
— Нельзя более полагаться на слово человека, утратившего последние остатки чести и чистосердечности. Я давно желал еще раз побывать у себя на родине и узнать о судьбе своих дорогих друзей, оставшихся там. Я берусь препроводить этого человека в весьма отдаленные края, где он уже не сможет чинить зло, и освободить его родственников от тягостных обязанностей, — если только вы не предпочтете подвергнуть его наказанию здесь.
Лорд Клиффорд одобрил это предложение, тогда как барон Фиц-Оуэн хранил молчание, не выказывая, однако, знаков неодобрения.
Сэр Филип возражал против разлуки с другом, но Задиски заверил рыцаря, что у него есть особые причины вернуться в Святую землю{59}, и в дальнейшем тот убедится в этом. Сэр Филип пожелал, чтобы барон Фиц-Оуэн вместе с ним посетил преступника, промолвив:
— Мы лишь еще раз побеседуем с ним, и пусть этот разговор решит его судьбу.
Уолтер Ловел встретил их угрюмым молчанием и отказался отвечать на вопросы. Тогда к нему обратился сэр Филип:
— После того, как вы доказали свое лицемерие и неискренность, мы не можем более доверять вам, а также надеяться, что вы станете соблюдать условия нашего соглашения. Тем не менее мы все же готовы еще раз явить милосердие к вам. Вы навсегда покинете Англию и отправитесь в паломничество в Святую землю в сопровождении тех, кого мы дадим вам в спутники, либо немедля затворитесь в монастырь. Если же вы отвергнете оба эти предложения, я отправлюсь прямо ко двору, брошусь к ногам короля, расскажу ему о вантах злодеяниях и потребую вас покарать. Его величество слишком добр и благочестив, чтобы оставить безнаказанным подобное преступление; он предаст вас публичному позору и казни. И не сомневайтесь: уж если я начну судебное преследование, оно будет доведено до конца. Ваш почтенный зять признает справедливость моих намерений. С вами же мне более не о чем говорить, я лишь объявил свой вердикт. Жду вашего ответа ровно час, а затем поступлю в соответствии с вашим решением.
После этих слов они удалились, предоставив преступнику размышлять и выбирать. По истечении часа они послали за ответом Задиски. Тот, указав пленнику на великодушие и милосердие сэра Филипа и лордов, а также на бесповоротность их решения, попросил его тщательно взвесить ответ, от которого зависела его судьба. Несколько минут преступник молчал с выражением злобы и отчаяния, а потом заговорил:
— Скажите моим самодовольным врагам, что я предпочитаю изгнание смерти, позору и заточению.
— Вы сделали хороший выбор, — ответил Задиски. — Для мудрого все страны хороши, и я приложу все усилия, чтобы моя страна пришлась вам по нраву.
— Так, значит, вы тот, кого избрали сопровождать меня?
— Да, сэр, и уже на основании этого вы можете заключить, что те, кого вы именуете своими врагами, в действительности таковыми не являются. Прощайте, сэр, я иду готовиться к нашему отъезду.
Задиски доложил о решении заключенного и немедля приступил к сборам. Он выбрал слуг — двух энергичных молодых людей — и наказал им не спускать глаз с пленника, ибо им придется держать ответ, если он сбежит.
Тем временем барон Фиц-Оуэн не раз вступал в беседу со своим шурином, пытаясь заставить его ужаснуться содеянному и уразуметь справедливость и милосердие победителя, однако сэр Уолтер держался с ним так же, как и с остальными, — угрюмо и замкнуто. Сэр Филип принудил его передать свое имущество в распоряжение барона Фиц-Оуэна. В подтверждение этому был составлен и подписан при свидетелях надлежащий документ. Барон обязался выплачивать шурину ежегодно определенную сумму и выдать деньги на расходы, связанные с путешествием. Он говорил с родственником ласково и участливо, но тот отверг его добрые чувства.