Роза Марена

22
18
20
22
24
26
28
30

— Взгляните. — Она бережно перевернула картину и постучала пальцами по стеклу против тоги женщины на переднем плане. — Этот цвет — пурпурно-красный — называется розмариновым.

— Она права, — сказал Робби. — Художник или, что более вероятно, последний владелец картины — поскольку уголь стирается довольно быстро — назвал ее так, имея в виду цвет хитона этой женщины.

— Пожалуйста, — обратилась Рози к Стэйнеру, — мы можем закончить нашу сделку? Мне пора идти. Я уже и так опоздала.

Стэйнер хотел было спросить еще раз, не передумала ли она, но убедился, что нет. В ней ощущались следы былого унижения, и чувствовалось, что она с большим трудом избавилась от него, причем совсем недавно. У нее было лицо женщины, которая может принять искренний интерес и участие за издевательство или, быть может, за попытку обмануть, изменив условия сделки. Поэтому он просто кивнул и сказал:

— Кольцо за картину — прямой обмен. И мы оба расстаемся довольные.

— Да, — сказала Рози и от всей души улыбнулась ему. Это была первая настоящая улыбка, которая засияла на ее лице за последние четырнадцать лет, и в то же мгновение его сердце распахнулось навстречу этой улыбке.

— Мы оба расстаемся довольные, — повторил он.

5

Несколько секунд она постояла на улице. Пялила глаза на проезжающие мимо машины и чувствовала себя как в детстве после выхода из кинотеатра с отцом — будто в тумане. Мир реальных вещей воспринимался лишь половиной рассудка, а другая половина все еще пребывала в мире иллюзий. Но картина была вполне реальной; достаточно лишь взглянуть на пакет, который она держала слева под мышкой, чтобы не сомневаться в этом.

Дверь за ее спиной открылась, и старший из двоих мужчин вышел на улицу. Теперь он ей нравился, и она улыбнулась ему, как люди обычно улыбаются тем, с кем им довелось разделить какие-то прекрасные мгновения.

— Мадам, — сказал он, — не окажете ли вы мне маленькую любезность?

Ее улыбка сменилась настороженным выражением.

— Смотря какую, и… вообще-то я не имею привычки оказывать любезности посторонним.

Разумеется, это было явным преувеличением. Она не имела привычки даже разговаривать с посторонними.

Он выглядел почти смущенным, и это подействовало на нее успокаивающе.

— Ну, вероятно, это прозвучит несколько странно, но, быть может, принесет пользу нам обоим. Кстати, меня зовут Леффертс. Роб Леффертс.

— Рози Мак-Клендон, — сказала она и прикинула, не протянуть ли ему руку, но отказалась от этой идеи. Скорее всего ей не следовало даже называть свое настоящее имя. — По правде говоря, я не думаю, что у меня есть время для любезностей, мистер Леффертс, — я немного опаздываю и…

— Пожалуйста. — Он поставил на землю свой потрепанный чемоданчик, полез в маленькую коричневую сумку, которую держал в другой руке, и вытащил одну из отобранных им в магазине старых книжек в мягкой обложке. На обложке был изображен мужчина в полосатой черно-белой тюремной одежде, шагающий прямо в разверзшуюся пасть какой-то пещеры или входящий в тоннель. — Все, что мне нужно, — это чтобы вы прочли первый абзац на первой странице. Вслух.

— Здесь? — Она огляделась. — Прямо здесь, на улице? Но, ради Бога, зачем?

Он лишь повторил: «Пожалуйста», — и она взяла книгу, подумав, что если исполнит его просьбу, то, быть может, сумеет быстрее избавиться от него. И это будет замечательно, поскольку ей начинало казаться, что он слегка спятил. Может, он и не опасен, но все равно немного не в себе. А если он все-таки окажется опасным, лучше выяснить это сейчас, пока «Заем и Залог города Свободы» — и Билл Стэйнер — находятся неподалеку.