Я занята тем, чего никогда не смела делать. Разбираюсь с бумагами на столе принца Дайна. Здесь горы корреспонденции. Списки. Записки — не от Дайна и не к нему, вероятно, краденые. Еще больше того, что написано его рукой: заметки, загадки, проекты законов. Официальные приглашения. Неофициальные, но безобидные письма, в том числе несколько от Мадока. Сама не знаю, что ищу. Просто как можно быстрее просматриваю все в поисках чего-то — чего угодно, — что подскажет, почему его предали.
Всю свою жизнь, с малых лет, я думала о Верховном Короле и принце Дайне как о наших безусловных правителях. Я искренне считала, что Мадок полностью верен им, и сама верила им. Я знала, что Мадок жаждет крови. Догадывалась, что он хочет завоеваний, войн, сражений. Но я полагала, что он рассматривает войны как часть своих генеральских обязанностей, в то время как часть обязанностей Верховного Короля — держать в узде своего военачальника. Мадок говорил о чести, обязательствах, долге. Он воспитывал меня и Тарин на этих идеалах, и казалось логичным, что он готов мириться с недостатками, которые не противоречат данным понятиям.
Я никогда не думала, что Балекин может нравиться Мадоку.
Вспоминаю мертвого гонца, которого я застрелила, и содержание записки: убей предъявителя этого послания. Вот и пример отвлекающего маневра; все было нацелено на то, чтобы шпионы Дайна гонялись за собственным хвостом, пока Балекин и Мадок планировали нанести удар там, где никто не ждет — на глазах у всех.
— Ты знал? — спрашиваю я Кардана. — Ты знал, что собирается сделать Балекин? Поэтому тебя не было с семьей?
Он громко хохочет.
— Если ты так считаешь, то почему я не бросился прямо в любящие объятия Балекина?
— Все равно, скажи мне, — требую я.
— Я не знал. А ты? Ведь Мадок твой отец.
Я беру длинный брусок воска со стола Дайна — один конец оплавлен и почернел.
— Какое значение имеют мои слова? Я могу солгать.
— Все равно скажи, — говорит он и зевает.
Как же мне хочется отвесить ему оплеуху.
— Я тоже не знала, — признаюсь я, не глядя на него. Вместо этого рассматриваю стопку документов, восковые оттиски, глубокие отпечатки на реверсе. — А должна была бы.
Перевожу взгляд на Кардана. Подхожу к нему, наклоняюсь и начинаю стаскивать королевское кольцо с пальца. Он пытается вырвать руку, но путы не позволяют оказать сопротивление. Сдергиваю кольцо.
Мне противно находиться рядом с ним, а когда я касаюсь его кожи, меня охватывает чувство какой-то беспричинной паники.
— Я просто заимствую твое дурацкое кольцо, — говорю я. Печатка на кольце точно совпадает с оттиском на письме. Кольца всех принцев и принцесс должны быть идентичны. Это значит, что печать одного выглядит так же, как печать другого. Достаю чистый лист бумаги и начинаю писать.
— Наверное, у тебя здесь не найдется выпивки? — спрашивает Кардан. — Не думаю, что дальнейшие события доставят мне массу удобств, поэтому хотел бы оставаться пьяным, чтобы вынести их.
— Ты действительно думаешь, что мне есть дело до твоих неудобств? — с вызовом спрашиваю я.
Услышав шаги, встаю из-за стола. Из общей комнаты доносится звук бьющегося стекла. Опускаю кольцо Кардана в корсет, где он тяжело ложится на кожу, и направляюсь к двери. Таракан смахнул с книжной полки ряд кувшинов и крошит деревянную мебель. Каменный пол покрыт осколками стекла и разлитыми настойками. Мандрагора. Живокость. Раковые шейки. Призрак хватает Таракана за руку, оттаскивает, не дает продолжить разгром, хотя у него по ноге течет кровь и двигаться ему трудно. Призрак побывал в бою.