— Только то, что Балекин презирал Дайна. Я тоже его презирал. Он был достоин презрения. Я не знал, что Балекин сумел убедить в этом и Мадока.
— Что ты имеешь в виду под словами «достоин презрения»? — возмущенно спрашиваю я, хотя рана на моей руке еще не зажила. Смерть Дайна смыла обиду на него.
Кардан загадочно смотрит на меня.
— Дайн отравил своего собственного ребенка, когда тот еще был в утробе матери. Он работал на нашего отца, потому что король доверял только ему. Спроси у них — наверняка шпионы Дайна знают, как он заставил Элдреда поверить, что Эловин плетет против него заговор, как он убедил короля, что Балекин — глупец. Дайн организовал мое изгнание из дворца, вынудил просить приюта у старшего брата либо остаться бездомным, без пристанища при Дворе. Он отравлял вино Элдреда — поэтому Король был таким усталым и больным — и убедил его отречься. Не помогло даже заклятие короны.
— Этого не может быть. — Я думаю о Лириопе, о письме, о том, как Балекин хотел узнать, кто добыл яд. Но Элдреда нельзя было отравить румяным грибом.
— Спроси своих друзей, — настаивает Кардан, кивая на Таракана и Призрака. — Один из них применил яд, убивший ребенка и его мать.
Я качаю головой, но Призрак отводит взгляд.
— Почему Дайн сделал это?
— Потому что зачал ребенка с супругой Элдреда и боялся, что Элдред узнает и назначит наследником другого из нас. — Похоже, Кардан доволен, что ему удалось удивить меня — удивить нас, как я понимаю по лицам Таракана и Призрака. Мне не нравится, как они теперь на него смотрят, хотя, в конце концов, он может чего-то стоить. — Даже Королю Волшебной страны не понравится, если сын займет его место на ложе возлюбленной.
Меня вроде бы не должно шокировать, что при Дворе Волшебной страны царят разврат и мерзость. Я знаю об этом, как и о том, что Мадок может творить отвратительные вещи с людьми, о которых должен заботиться. Насколько мне известно, и Дайн никогда не был добреньким. Он заставил меня насквозь пронзить собственную руку. Он ценил меня за полезные качества, только и всего.
Народ Волшебной страны, может быть, и красив, но его красота наводит на мысль о шкуре убитого золотистого оленя, под которой кишат трупные черви и которая вот-вот прорвется от гноя.
Меня тошнит от запаха крови. Она у меня повсюду — на платье, под ногтями, в ноздрях. Чем же я лучше фейри?
«Продать принца Балекину». Обдумываю эту мысль. Балекин будет у меня в долгу. Я буду принята при дворе, о чем некогда мечтала. Он даст мне все, что попрошу, любую из вещей, обещанных Данном, и даже больше: землю, рыцарство, любовную метку на челе, и каждый, кто посмотрит на меня, будет изнывать от желания; и меч, каждый удар которого налагает чары.
И все же ничего из этого больше не кажется желанным. Ни одна из этих вещей не заключает в себе подлинной власти. Подлинную власть нельзя подарить. Подлинную власть нельзя отобрать.
Я думаю о том, каким Верховным Королем будет Балекин, потому что Круг граклов поглотит все остальные круги влияния. Думаю о его голодных слугах, о том, как он подстрекал Кардана убить одного из них для тренировки, как, проповедуя любовь к семье, приказал избить Кардана.
Нет, не могу представить себя служанкой Балекина.
— Принц Кардан — мой пленник, — напоминаю я, прохаживаясь взад-вперед. Я во многом не разбираюсь, да и хорошим шпионом была очень недолгое время. Но я не хочу сдавать позиций. — Мне предстоит решать его участь.
Таракан и Призрак обмениваются взглядами.
— Конечно, если мы не хотим устроить драку, — говорю я, потому что они мне не друзья и нужно помнить об этом. — Но у меня есть доступ к Мадоку. У меня есть доступ к Балекину. У меня наилучшие шансы уладить это дело.
— Джуд, — предостерегающе произносит Кардан со своего стула, но я не нуждаюсь в предостережениях, особенно от него.