Вот и кабинет Балекина. Оглядываюсь и замечаю по всей комнате растения в горшочках. Теперь я смотрю на них новыми глазами. Некоторые ядовитые, но большинство — наркотического действия. Грибов-румян не вижу. Подхожу к рабочему столу и вытираю руки о грубую ткань платья, чтобы не оставить следов пота. Стараюсь запомнить расположение бумаг.
Два письма от Мадока, но речь в них идет, похоже, о том, какие рыцари будут присутствовать на коронации и в каком порядке они встанут вокруг центрального помоста. В других говорится о назначениях, празднованиях, балах. О ядовитых грибах ни слова. И вообще ничего ни о каких-либо отравах. Ни Лириопа, ни убийство не упоминаются. Единственное, что вызывает некоторое удивление, — это нескладная романтическая поэма, написанная рукой принца Дайна и посвященная неназванной женщине, о которой говорится лишь, что у нее волосы «цвета утренней зари» и «сияющие глаза».
Ничто здесь не указывает на существование какого-то плана выступления против принца Дайна. Разумеется, Балекин далеко не глуп и, если намерен убить брата, держать на виду выдающие его документы не станет. Даже письма о ядовитом грибе больше нет.
Я рискнула прийти в Холлоу-Холл и... ничего не обнаружила.
Секунду-другую просто стою, собираюсь с мыслями. Надо уходить. И сделать это, не привлекая к себе внимания.
Посыльный. Я притворюсь посыльным. Обмен сообщениями происходит постоянно. Беру чистый лист, пишу на нем имя Мадока, складываю лист пополам и запечатываю восковой печатью. В воздухе повисает запах серной спички. Жду, пока он рассеется, и с пустым листком спускаюсь по лестнице.
Проходя мимо библиотеки, замедляю шаг. Девушка-служанка все еще там, с механической монотонностью берет книжки из стопки на полу и ставит на полку. И делать это она будет, пока ей не скажут заняться чем-то другим, пока не свалится и не угаснет, безвестная, никем не помянутая. Как будто она — ничто. Я не могу оставить ее здесь.
Мне не за чем возвращаться в мир людей, но ей, может быть, есть. И да, это предательство. Я предам веру в меня принца Дайна, предам сам Фейриленд. Знаю. И все равно не могу ее оставить.
Осознав это, я испытываю облегчение.
Вхожу в библиотеку, кладу на стол запечатанный листок, опускаю в карман руку и зачерпываю немного соли. Протягиваю ей, как протянула бы лошади кусочек сахара.
— Съешь, — говорю ей тихо.
Она поворачивается и смотрит на меня рассеянно.
— Мне нельзя. — Голос хриплый. Наверно, говорить ей приходится нечасто. — Соль есть нельзя. Не полагается...
Прижимаю ладонь ей ко рту. Немного соли просыпается на пол. Я дура.
Импульсивная дура.
Обнимаю ее, отвожу в глубь библиотеки. Девушка колеблется — то ли закричать, то ли укусить. Царапает мои руки, впивается ногтями в кожу. Я держу ее, прижимаю к стене. Сопротивление слабеет.
— Извини, — шепчу я. — Не хочу тебе навредить. Пожалуйста, позволь мне тебя спасти.
Она затихает. Жду еще немного, потом, решившись, убираю руку. Она тяжело дышит, но не кричит. И это уже хороший знак.
— Мы выйдем отсюда. Можешь мне довериться.
Девушка смотрит на меня непонимающе.