Зал Таврического дворца был забит битком. Кто-то сидел, но громадное большинство стояло, буквально на плечах друг у друга. Плавал дым цигарок и самокруток и куда более дорогих папирос – из разгромленных табачных лавок. Все вооружены до зубов: солдаты, матросы, непонятные личности в гражданском; тут и там мелькали кожаные куртки, словно униформа какой-то новой части.
К делегатам Петросовета присоединились какие-то новые, из окрестностей столицы. Больше того, за ночь и утро приехали даже какие-то «товарищи» из самой Москвы, привезли добрые вести – Первопрестольная почти без боя вся оказалась в руках городского комитета большевиков.
Всё это комиссар Михаил Жадов поспешно пересказывал холодно молчавшей госпоже – то есть, простите, товарищу – Ирине Ивановне Шульц.
Холодное молчание она хранила почти всё время со вчерашнего дня, когда пало Временное собрание и власть, как было объявлено, вся перешла к Петербургскому совету рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
И, несмотря на все попытки товарища комиссара, отвечала неизменно чётко, конкретно, но донельзя лаконично, а голос её заморозил бы, наверное, всю Неву до самой Ладоги.
И вот сейчас, когда вот-вот должно было начаться «историческое заседание», комиссар не выдержал.
– Товарищ Ирина! Ирина Ивановна! Ну ей же Богу, ну что же вы злитесь-то на меня так? За те слова, про жену, да? Ну так не стерпел я, душа горела, не выдержал, как этот полковник вас полоскать начал!.. Врезал вот ему, гаду, с чувством врезал! И ещё б дал!.. Любил я подраться в молодости, да и сейчас ещё могу… Ирина Ивановна! Ну что ж вы так, за что ж вы меня…
– Товарищ Михаил, – ледяным тоном перебила Ирина Ивановна. – Вам знакомо такое выражение: «Месть – это блюдо, которое подают холодным»? Чего вы добились? Этот «полковник Мельников», кем бы ни был он в действительности, явно важная шишка в Петросовете, так?
– Так… – убитым голосом признался комиссар.
– И он, смею уверить, ничего вам не забудет и не простит. Да и мне тоже.
– Так что ж мне, терпеть надо было, что ли?! Когда он о вас так…
– Вы показали своё слабое место, товарищ Михаил. Оказалось, что, оскорбляя – или думая, что оскорбляя, – меня, можно вынудить вас на необдуманные поступки. Зачем вы придумали про «жену»? Сказали б: «Кто порочит моего бойца, неважно, какого пола, тот порочит нашу великую революцию, а кто порочит нашу великую революцию, того надо…»
Она не договорила.
Зашумел, зашевелился, всколыхнулся, подобно морю, зал, качнулись штыки – очень многие так и стояли, с винтовками на ремне.
К центральной трибуне пробиралась группа людей.
Пространство меж окон, там, где ещё совсем недавно висел огромный парадный портрет императора, теперь затягивала кумачовая бязь, по ней белыми буквами бежало:
«Смерть буржуазии! Да здравствуют Советы!»
– Надо же, – негромко сказала Ирина Ивановна, глядя на лозунг. – Эк торопятся-то…
– Кто торопится? С чем торопится? – Михаил Жадов явно обрадовался сменившейся теме.
ebooksa