– Революцию защищать, голубушка, это значит – не выпускать виновных, – с прежней наставительностью заявил Сергей Иванович. – Ничего с ними не случится, со временно-задержанными. Проверим по картотеке, опросим соседей, дворника…
– Да вам таких «временно-задержанных» пачками волокут! – не выдержал Жадов. – Все Кресты забиты! Сколько проверять-то станете? А настоящих врагов упустите!
– Настоящие враги, голубчик, это по вашей части, военно-политической, – невозмутимо парировал Войковский. – А я, милостивый государь, всего лишь старый сыщик и старый социалист. Насмотрелся за годы службы на дне городском всего и знаю, что с уголовным миром в белых перчаточках нельзя. Они сейчас все повылезали, и разбои, и грабежи со взломом, и убийства. А именно в уголовной среде, в притонах и трущобах, враги революции сейчас и попытаются свить гнездо. Уйти в подполье, затаиться, переждать. Нельзя дать им сорганизоваться, наладить связи, наработать явки, конспиративные квартиры, устроить тайники, схроны с оружием. С преступным миром, батенька, работать можно только на опережение, непрерывно атакуя, не давая им ни отдыху, ни сроку, как говорится. При старом-то режиме развернуться не давали, присяжные там всякие и прочие условности. Мы работу сделаем, а присяжные возьмут, да и отпустят. Не-ет, так дело не пойдёт. Теперь-то по-новому, по-социалистически возьмёмся…
– Очень интересно, – холодно изрекла Ирина Ивановна. – Только камеры у вас, товарищ старый сыщик, будут заполнены случайными людьми, куда уголовников-то сажать станете?
– Камер, голубушка, у нас на всех хватит, – усмехнулся Войковский. – А не хватит камер – так пуля найдётся. Церемониться с убийцами, бандитами, мародёрами мы не станем. Достаточно мы с ними возились.
– То есть женщин вы не отпустите. – Ирина Ивановна внимательно разглядывала собственные ногти.
– Я же сказал, голубушка, – явите мне подробный рапорт о случившемся, – раздражённо бросил сыщик. – С точным указанием места происшествия, номера ордера, именами, фамилиями и должностями сотрудников. Будем разбираться. Окажется, что виновны, – накажем. И с задержанными разберёмся. Посидят пока в камере, ничего, не помрут.
– Сотрудники ваши мне и взятку всучить пытались! – продолжал возмущаться комиссар. – Мне! Начальнику батальона!..
– Несознательные элементы ещё встречаются, – невозмутимо заявил Войковский. – Что они вам «всучивали»-то?
– Часы! Часы золотые! Вот!
– Хм, ну да, часы. Хорошие. У меня таких нет, жалованье царское не позволяло завести. Сдайте тогда в Гохран, под расписку.
– И сдам! – буркнул Жадов. – Я не городовой с рынка, подношения не беру! А в рапорте, будьте уверены, всё отражу!
– А товарищу Благоеву я лично представлю, – сладким голосом сказала Ирина Ивановна.
– С товарищем Благоевым я уж как-нибудь сам разберусь, – не менее сладко отозвался сыщик. – Как-никак с самим товарищем Ульяновым мы на короткой ноге… ещё когда он Стариком звался и по частным квартирам марксистские кружки собирал.
– По знакомству, значит, ну-ну. – Жадов не собирался уступать.
– Как вам будет угодно, милостивый государь. А теперь, если у вас нет ничего больше важного, позвольте мне мой чай допить. Холодно, а в моём возрасте простуды противопоказаны.
– Что ж это творится-то, Ирина Ивановна? – Жадов слушал треск пишущей машинки.
Товарищ Шульц закончила печатать документ, сунула комиссару:
– Подпишите. Показания ваших бойцов я уже присовокупила. Идёмте к Благоеву. Так это оставлять нельзя.
– Так что ж происходит, а? – словно не услышал её комиссар. – Так все красиво говорили… так правильно… а по сути получается, что хватаем невинных, сажаем…