Двери в полночь

— Рассказывай, — выдавила я. — Все, что можешь.

Шеф опустил взгляд, продолжая водить пальцем по моей руке:

— У меня не было выбора, Чирик, — он пожал плечами, — тогда, в палате. Но я был уверен, что ген оборотня защитит тебя от того, чтобы ты стала как наши слуги. В конце концов, ты не изменилась — просто смогла зарастить рану в сердце. Я наблюдал за тобой, но все выглядело нормально. А потом ты вдруг запаниковала, когда я ушел с Оскаром в Нижний Город, — он поднял на меня прозрачные, как льдинки, глаза. — А когда мы вернулись, ты почти не отреагировала на оборотня, которого любила, — пожалуйста, не красней, это было очевидно. Ты бежала ко мне, Чирик, ко мне! И я испугался. А еще ты стала засыпать. О, я за свою жизнь видел много засыпающих людей — и совсем не все они отправлялись к Морфею. Ты знаешь, как засыпает человек, истекший кровью, когда организм его настолько ослаб, что не может поддерживать мозг в сознании? А те, кому не хватает кислорода? Я все это видел. Сон — брат смерти, Чирик. Ее милосердная прелюдия. Ты не просто засыпала — твое сознание отключалось, чтобы перестроиться под действие заклятия. Я не знаю, что стало катализатором, — возможно, то, что ты долго жила рядом со мной. Это как положить магнит рядом с компасом. И когда я пришел — я уже знал, что говорю с тобой последний раз. С такой тобой, какую знал все это время. Ты сидела и слушала мой рассказ, а для меня шли последние минуты… А я так не хотел терять тебя.

Он поднял на меня выжидающий взгляд. А я слышала только «не хотел тебя терять», хотя и старалась разобраться во всем. Чертов ты, чертово твое заклятие! Сжав пальцами виски, я попыталась сосредоточиться:

— И?..

Шеферель на мгновение опустил глаза и снова посмотрел на меня:

— Подумал, так будет проще — и тебе, и мне.

— Глупо.

— Знаю. По-человечески.

Мы оба замолчали, глядя друг на друга.

— А потом ты меня ударила, — продолжил он, — и это было настолько неправильно, что я опешил. У тебя даже мысли такой не должно было появиться, понимаешь?

Я медленно кивнула:

— Кажется, понимаю.

— А потом ты не подчинилась прямому приказу. И я подумал, что заклятие просто дало тебе силы выжить, и все. Но это… — Он поднял руку и провел пальцами по моей скуле. Раньше, чем успела даже подумать, что делаю, я потянулась вслед за рукой, когда он убрал пальцы, надеясь снова почувствовать их прикосновение на коже. Шеф сглотнул: — Не совсем так.

Мне потребовалась доля секунды, чтобы взять себя в руки и встать прямо, но было поздно. Мы оба видели, как я отреагировала, — и оба знали это. Волна слепой ненависти к себе захлестнула с головой. Мне хотелось провалиться на месте или убежать из комнаты — но это время прошло. В происходящем не было его вины.

Шеф, помрачнев, смотрел на меня немного грустно и одновременно с жалостью. Ненавижу такие взгляды. Я уже видела его — много лет назад, у Марка.

— Ненавижу тебя, — выдохнула я, невольно сжимая кулаки, — ненавижу.

— Нет, — Шеф вздохнул. — И мы оба знаем, что это не так.

Ударить бы его сейчас — да не за что. Я прикусила губу, стараясь не сказать лишнего и не расплакаться от обиды. На себя — за ту слабость, которая теперь съедала меня изнутри; на него — за то, что стал ей; на Доминика — за то, что из-за него я стала зависимой.

Шеф вздохнул и, встав с края стола, направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся. Я так и смотрела в почерневшее небо за окном, снова и снова прокручивая в мозгу тот момент, когда моя воля отключилась, и тело потянулось за его рукой.