– Да. Но кто лишний, сказать невозможно. Можно всех по очереди спросить, но никто не говорит, что это он, и никто другой тоже не знает.
– …И все равно, – не в силах въехать в эту историю, я задал самый очевидный вопрос: – Они что, не могут посмотреть в классном журнале или в других школьных документах?
– Это не работает. Где бы они ни смотрели – классный журнал, какие угодно документы, – все сходится. Скорее,
– Подчищено? То есть кто-то втихаря подправляет документы?
– «Подчищено» – это метафора. Понимаешь, дело не только в документах. Память у всех тоже меняется.
– Ээээ?
– Ты считаешь, что это невозможно, да?
– Ну… да.
– Но, по-видимому, это и происходит.
Мей смотрела очень озадаченно, явно пытаясь придумать, как же это все объяснить.
– В общем, человек такое сделать не может.
– Феномен…
Бррр… я с трудом врубался в ее объяснение.
Подчистка документов? Вмешательство в воспоминания людей? Такие штуки просто…
«Когда человек умирает, всегда проходят похороны».
Не знаю, почему, но вдруг в ушах у меня прозвучал старческий голос дедушки. А следом поднялся густой шум, «дзззззз»… словно пытающийся заслонить этот голос.
«Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны».
– Сначала они просто решили, что кто-то обсчитался; достали еще одну парту и стул и выкинули это из головы. Вполне естественно, на мой взгляд. Чтобы учеников вдруг стало на одного больше и никто этого не заметил – такого вообще-то не бывает. Никто и не воспринял это всерьез. Но затем… – правый глаз Мей, не скрытый под повязкой, медленно закрылся, потом снова открылся. – Как я уже сказала, каждый месяц, начиная с апреля, люди, имеющие отношение к классу, стали умирать. И это несомненно.
– Каждый месяц… и так целый год?
– В 1973, кажется, шесть учеников и десять их родственников. Это трудно назвать нормальным.