– Так, Сакакибара-кун, твое место будет вон там, – и указал на одну из парт.
Это была третья с конца парта в левом со стороны кафедры (ближнем к коридору) ряду. Она была свободна.
– Хорошо, – я коротко поклонился и направился на свое место. Поставил сумку рядом с партой и, сев, снова оглядел класс, на этот раз с новой точки.
Лишь тогда я наконец увидел. Увидел ученицу, сидящую за самой последней партой правого со стороны кафедры (ближнего к окнам, выходящим на школьный двор) ряда.
Когда я смотрел спереди, солнечный свет из окон создавал именно в том месте странную засветку. Потому-то я ее и не увидел тогда, подумалось мне. Правда, от перемещения засветка особо не поменялась, но все-таки я разглядел, что там стоит парта и за ней кто-то сидит.
Несмотря на ассоциации, обычно возникающие при словах «яркий свет», мне он показался каким-то угрожающим, хотя я сам не очень понимал, почему. Он поглотил половину фигуры девушки, так что она казалась мне лишь тенью с размытыми краями. Тьма, кроющаяся в сердце света… такая мысль у меня тоже мелькнула.
Находясь чуть ли не в трансе от предчувствия, надежды и вспышки легкой боли одновременно, я несколько раз моргнул.
С каждым разом контуры тени становились все отчетливее. Свет тоже потихоньку становился не таким ярким, и наконец я смог рассмотреть фигуру совершенно отчетливо.
Это была
Девушка с повязкой на глазу, которую я встретил в больничном лифте. Девушка, которая ушла по сумрачному коридору второго подвального этажа совершенно беззвучными шагами…
– …Мей… – прошептал я настолько тихо, что меня никто не услышал. – Мей… Мисаки.
5
После короткого, всего на десять минут, классного часа Миками-сэнсэй покинула класс, а Кубодера-сэнсэй остался за кафедрой, потому что первым уроком был как раз его предмет.
У меня заранее сложилось впечатление, что уроки японского с Кубодерой-сэнсэем будут скучными, и так оно и вышло. Он по-прежнему говорил вежливым тоном, и его объяснения легко было понимать, но как-то это все было беззубо, что ли, монотонно… в общем, тоска.
Но, разумеется, я не мог в открытую показывать, что мне скучно. Это произвело бы ужасное впечатление. И на учителя, и, возможно, на учеников.
Сражаясь с крепко вцепившейся в меня сонливостью, я воткнулся взглядом в новенький учебник.
Неинтересный фрагмент рассказа литературного гения XIX века. Пока мои глаза бежали по тексту, голова была наполовину занята романом Стивена Кинга, который я начал читать; я пытался предугадать, как будут развиваться события, хотя, конечно, это было дело безнадежное. Блин, что же случится с Полом Шелдоном, популярным писателем, захваченным своей свихнувшейся фанаткой?[10]
Урок Кубодеры-сэнсэя так и тянулся. Однако класс держался очень тихо – это совершенно не вязалось с образом «муниципальной средней школы», создавшимся у меня в голове. Может, это безосновательное предубеждение, но – как бы это выразить словами? Я ожидал, что атмосфера будет поживее.
При этом непохоже было, чтобы все всерьез сосредоточились на учебе. Никто не шептался, да, но, оглядевшись, я увидел, что несколько человек рассеянно смотрят в пространство, а некоторые клюют носом – возможно, засыпают. Были и те, кто втихаря читали журнальчики или рисовали что-то. Кубодера-сэнсэй не походил на человека, который будет отчитывать за малейшую провинность… но все-таки.
Интересно, что же это.