– Мы – не люди, Эдуард. Мы думаем иначе, и у нас другие ценности. С человеческой точки зрения Дана поступила подло. Но у нее не было выбора. Она все равно сделала бы это. В каком-то смысле она меня
– Да уж. Она, по-моему, еще та штучка… кстати. У вас что, приняты браки между членами семьи?
– Мы не члены одной семьи. Мы брат и сестра по крови, у нас один создатель.
– А почему вы теперь не вместе? – задал я очередной вопрос.
– Дана была одним из самых авторитетных и уважаемых карателей в Ордене. И за некоторые заслуги получила самый драгоценный подарок, о котором мы только можем мечтать:
– А ты от нее освободился?
– Если я начну думать об этом, Эдуард, то радио в моей голове зазвучит еще более непонятно, чем раньше. Так что давай оставим эту тему. Нам надо подумать о другом: какого черта Дане взбрело в голову вставлять мне палки в колеса, и зачем она тут появилась?
– Подними свою задницу, Эдуард, – обратился ко мне Винсент. – Я и так оказал тебе большую честь, взяв тебя с собой. Не пристало смертным сидеть в вальяжных позах перед ликом
– А теперь преклони колени, – продолжил Винсент.
– Преклонить… – начал я, но уже через долю секунды стоял на коленях. Ощущение было такое, будто кто-то невидимый дал мне хорошего пинка.
– Неурочный час, Винсент. Мы договаривались, что ты придешь тогда, когда у тебя будут новости.
– Я знаю, что виноват, и что нарушил твой покой, Великая. Но мое дело не терпит отлагательств.
– Это настолько срочное дело, что ты привел с собой смертного?
– Если тебе неугодно его присутствие, я сейчас же отошлю его назад.
– Вот уж нет! – возмутился я. – Я не собираюсь возвращаться в одиночестве по жуткому темному лесу! Особенно после твоих слов о лесных…
– Прости его, Великая. Смертные в большинстве своем очень невоспитанные существа.
– Верни ему дар речи, Винсент. Их коротенькая жизнь и без того полна несчастий. Я вижу, что моя сущность приводит его в недоумение. Думаю, мне лучше принять более привычный для него облик.
– Что вы, не стоит так утруждать себя, – обратился я к невидимой собеседнице, довольный тем, что снова могу говорить.
– Ты очень милый мальчик, смертный. Я не хочу тебя пугать.
– Вот, так лучше?