Монастырь дьявола

– Эй, есть здесь кто-нибудь? Это вам с рук просто так не сойдет! Открывайте, ублюдки!

Ответом ему была абсолютная тишина. Потом уселся на железную койку и постарался взять себя в руки. Где-то в глубине монотонно капала вода.

Тайна… Значит, старик знает тайну, связанную со всеми этими событиями, но не собирается пока его в нее посвящать. Что ж, не настолько он глуп, чтобы не попробовать разобраться самостоятельно! Он подумал, что и сам сможет разгадать эту тайну (хотя бы постараться), если сложить воедино все факты.

Монастырь, уничтоженный в одной из феодальных междоусобиц, прозванный местными жителями «монастырем дьявола». Просто так подобные названия не раздают.

Огонь, и всё, связанное с огнем. Везде и во всем – огонь. В огне погибла его семья. Адское пламя… Но не просто пламя, а именно адское пламя – как знак. 12 монахинь и 13 место свободно. 12. Что-то, особо связанное с этими двумя цифрами: 12 и 13. 12-определенное число чего-то, что очень важно. И 13-тоже определенное число, что так же важно, но уже несет полностью другой, измененный смысл. Какое-то воспоминание вдруг кольнуло его в самое сердце. Его семья, его предки из России были очень религиозны, отмечали все религиозные праздники, христианские праздники… Он вдруг замер от ужаса, не в силах пошевелиться. Первое пришествие. Второе пришествие. Третье должно стать последним. Перед глазами вдруг выплыло четкое воспоминание: книга, раскрытая на столе старика-инквизитора. И та же самая книга на столе профессора Славского. Библия. Впрочем, на столе Славского он видел еще одну книгу… Он отчетливо помнил золотистый корешок обложки… «Толкование к откровению Иоанна Богослова. Книга комментариев.»

По его спине вдруг заструился ледяной пот. Нет, это не может быть правдой! Это слишком ужасно! Но ответ вдруг четко отпечатался в его голове, и он ничего поделать с собой не мог, даже несмотря на весь охвативший его ужас.

Христианская троица: Бог-отец, Бог-сын и святой дух. Святая вода, используемая в таинстве святого крещения. Адское пламя. 12. ровно – 12. И другое предположение (вернее, толкование, когда….). Нет! Нет, нет, это не может быть правдой…

Обхватив голову руками, он раскачивался из стороны в сторону. Ему хотелось плакать. Он никак не мог поверить в то, до чего додумался, но рассудком отчетливо понимал: к своему ужасу он почти разгадал эту тайну.

1413 год, Восточная Европа

В зале инквизиционного трибунала за широким и длинным столом сидел инквизитор Карлос Винсенте. Его лицо было сумрачно, и мрачное выражение еще больше подчеркивалось белоснежной рясой и ярким освещением. Он сидел в центре (во главе) стола, но и без этого местоположения было ясно, кому принадлежит власть. Его мрачный и гордый вид внушал благоговейный ужас практически всем, находящимся в комнате.

Перед инквизитором на столе (кроме дубового распятия и массивной Библии) стояла небольшая деревянная статуэтка на подставке. Это было изображение собачьей головы со зверски оскаленной пастью. На лбу собаки был крест. На подставке, внизу, надпись: DOMINI CANES (собаки Господа). Собачья голова означала, что допрос, происходящий в инквизиционном суде, официален. Монахи в белых рясах, чуть поодаль от стола, не уставали строчить длинные протоколы, положив на колени деревянные доски для письма. Вся «комиссия» инквизиционного трибунала была представлена в полном составе.

Здесь были 2 квалификатора, епископ, нотариус, трое понятых (два монаха-доминиканца в белом и один францисканец в коричневой рясе), прокурор, поправляющий на лбу тяжелый намокший парик. В углу сидел врач (из-под дорого пышного парика прямо по одутловатому лицу стекали капли пота). Руки его дрожали так сильно, что он был вынужден прятать их за спиной.

В глубине зала виднелась еще одна дверь, где огонь был еще более ярок, чем в зале. То, что находилось в той комнате, было чуть видно с любого места зала, но никто из присутствующих не осмеливался туда смотреть… Даже фанатичные монахи, чьи застывшие, каменные лица не выражали никаких эмоций, не осмеливались надолго задержать взгляд на двери, ведущей в комнату пыток. Что уж было говорить о мирянах! Таких, к примеру, как врач, дрожащий от ужаса, как осиновый лист. И дело было не в том, что он переживал за попавших в лапы инквизиции невиновных, или кого-то жалел. А в том, что инквизиция являла собой полную непредсказуемость, и на месте подсудимого мог в любой момент оказаться кто угодно, в том числе – и он сам.

В дверях комнаты пыток стоял палач, по которому сразу можно было определить его профессию. Здоровенный детина в коротких кожаных штанах и красном фартуке опирался плечом о дверь, и на его тупом, жестоком лице не отражалось никаких эмоций. Его лицо было так же невыразительно, как каменная кладка стены. Двери, ведущие из зала, были плотно закрыты, и время от времени сквозь них доносилось громкое бряцанье оружия. По правилам инквизиционного трибунала, стражникам было запрещено находиться на допросе, и стража стояла снаружи.

В центре зала (спиной к комнате пыток и палачу, и лицом к инквизитору) стояла Катерина. Ее руки были свободны, но на запястьях виднелись багровые кровоподтеки от тяжелых цепей. Босые ноги женщины были грязны, а в лице не было ни кровинки. Несмотря на страшную бледность, она держалась гордо и прямо. Допрос был в самом разгаре – два монаха, сидевшие по бокам от стола, не успевали строчить длинный протокол.

Голос Карлоса Винсенте звучал глухо и твердо:

– Значит, ты отрицаешь то, что имеешь отношение к мерзкой секте слуг дьявола?

– Отрицаю. Я ни в чем не виновна.

– Сознаешься ли ты в ведовстве?

– Нет! Я никогда не занималась ведовством.