– Только игрушки я убирать не буду, – добавил Тихомиров. – У меня хватает… и без того. Пусть эти ваши дождутся, пока в окнах свет погаснет… ну, то есть часиков до десяти, даже одиннадцати, да, лучше до одиннадцати – и сами снимут. И аккуратно пусть сложат в ящик, я специально под елкой оставлю. Но за других жильцов, – предупредил, – я не отвечаю. Если кто поднимет хай – сами разбирайтесь.
– Никто не поднимет, Артур Геннадьевич. – Кузнечик шагнул к нему, протянул руку, и Тихомиров, как бы наблюдая за происходящим со стороны, пожал ее. – Никто, повторил Кузнечик, – не поднимет. А вам – спасибо, Артур Геннадьевич. Новую елку я весной посажу, даю слово. И… я вам потом еще позвоню. Вдруг что-нибудь надумаете, насчет помощи. Буду рад!
Он склонил голову, а потом вышел этой своей быстрой, ломаной походкой.
– Сомневаюсь, – сказал Тихомиров, сам еще до конца не зная, в чем именно он сомневается. – Сильно сомневаюсь.
6
Из двух фонарей один – тот, что стоял у въезда во двор, – не горел, а другой светил как будто вполсилы. Тихомиров сидел у окна и рассеянно листал книгу, которую добыла Елена. «Себе на уме: как устроен человеческий мозг». Вроде бы и просто написано, а в голову не лезет, то ли действительно поглупел за эти месяцы, то ли…
Он перевернул сразу несколько страниц, уткнулся взглядом в очередную схему. Чтобы в ней разобраться, книгу следовало читать с самого начала, внимательно. И может, даже не один раз.
Артур снова взглянул на часы: было почти одиннадцать. Елена заканчивала разбирать почту. Настена сделала уроки и теперь то ли рисовала эти свои открытки, то ли опять чатилась. Ну, главное, что все-таки здорова, температуры нет.
И еще хорошо, что окна ее комнаты выходят на улицу, а не во двор.
Надо будет, уходя, задернуть шторы, кстати. Вдруг Настена захочет ночью в туалет или воды попить – и случайно увидит… что-нибудь.
Он полистал книгу туда-сюда, зацепился взглядом за картинку, на которой какие-то волны, что ли, пронизывали человеческий мозг. В подписи речь шла об излучении, но что это за излучение, Артур так и не понял.
Но значит, в принципе такое возможно? Возможно, чтобы какой-нибудь аппарат, замаскированный в подарочной коробке, излучал, а мозг все это дело воспринимал? Вот только насчет «дурных» и «добрых» мыслей – здесь Тихомиров сильно сомневался. Может, дело тут в агрессии? В злости? Ну потому что «добрые» и «дурные» – это ж относительное понятие, да?
Как и «хороший»/«плохой», кстати. Взять того же Кузнечика… или даже Артура вот…
– Все непросто, – пробормотал Тихомиров. – Нет однозначных решений, нет.
Он понял вдруг, что минут пять как погасил настольную лампу. А верхний свет и не включал, так удобней.
Артур поднялся заварить себе еще чаю и встал у окна.
Елка возвышалась посреди двора и была похожа на присыпанный снегом памятник. Или даже нет – на живое существо, реликт прошлых эпох.
В каком-то смысле, подумал Тихомиров, она и есть реликт. Именно прошлых эпох.
– Чего сидишь в темноте?
Он вздрогнул и обернулся.