Крах и восход

22
18
20
22
24
26
28
30

Я уставилась на него.

– У тебя губа кровоточит.

Парень вытер ее рукой, но кровь снова выступила. Должно быть, он прокусил ее.

– Давид…

Он стукнул костяшками пальцев по столу, и я чуть не подпрыгнула. За мной стояли два стража. Пунктуальные и устрашающие, как всегда.

– Вот, – сказал Давид, вручая мне маленькую жестянку. Прежде чем я успела ее забрать, страж выхватил ее из рук.

– Что вы делаете? – сердито поинтересовалась я. Хотя и так знала. Ничто не передавалось между мной и другими гришами без тщательного осмотра. Для моей же безопасности, разумеется.

Святой страж меня проигнорировал. Пробежался пальцами по верху и дну жестянки, открыл ее, понюхал содержимое, изучил крышку, затем закрыл и молча вручил мне. Я вырвала жестянку из его хватки.

– Спасибо, – сухо сказала я. – И тебе, Давид.

Тот уже вернулся к своему журналу, делая вид, будто с головой ушел в чтение. Но перо сжимал так крепко, что оно едва не ломалось.

* * *

Женя ждала меня в котельной – просторной, почти идеально круглой пещере, которая обеспечивала пищей всех в Белом соборе. В вогнутых стенах было устроено множество очагов – напоминание о древнем прошлом Равки – которые, как любили жаловаться повара, были далеко не такими практичными, как духовки и кафельные печи наверху. Для крупной дичи изготовили большие вертела, но в руки поваров редко попадало свежее мясо. Вместо него подавали солонину, рагу из корнеплодов и странный хлеб, изготовленный из серой муки грубого помола, который на вкус смутно напоминал вишню.

Повара почти привыкли к Жене, ну или, по крайней мере, уже не кривились и не начинали молиться при ее виде. Я обнаружила ее греющейся у очага у дальней стены котельной. Он стал нашим местом встречи, и повара каждый день оставляли там мисочку с овсянкой или супом. Когда я подошла со своим вооруженным эскортом, Женя откинула платок, и моя стража застыла. Девушка закатила единственный глаз и по-кошачьи зашипела. Те отпрянули и ретировались ко входу на кухню.

– Перебор? – поинтересовалась Женя.

– Да нет, в самый раз, – ответила я, поражаясь перемене в ней. Раз она может смеяться над реакцией этих олухов, это очень хороший знак. Мазь Давида исцеляла ее шрамы, а в остальном это была неоценимая заслуга Тамары.

На протяжении многих недель после нашего прибытия в Белый собор Женя отказывалась покидать свою комнату. Она просто лежала в темноте, не желая никуда выходить. Под пристальным вниманием стражей я говорила с ней, упрашивала, пыталась рассмешить. Но ничто не срабатывало. В итоге именно Тамара выманила ее из комнаты, требуя, чтобы Женя хотя бы научилась защищать себя.

– Какая тебе вообще разница? – пробормотала Женя, натягивая на себя одеяло.

– Никакой, – ответила Тамара. – Но если ты не можешь драться, то становишься обузой.

– Мне плевать, если меня ранят.

– А мне нет, – возразила я.

– Алине нужно следить за собственной безопасностью, – отрезала шуханка. – Она не может приглядывать и за тобой.