– Магнус? Ты уходишь? Или решил со мной поговорить?
– И то и другое, – ответил Магнус, натягивая белые перчатки. – Я уезжаю из Лондона.
– Уезжаешь из Лондона? – озадаченно переспросил Уилл. – С чего бы это?
– Тебя это удивляет? – Магнус ткнул пальцем в кружившую над ним снежинку; полыхнув голубыми искрами, она исчезла. – Я не лондонец, Уилл. Какое-то время жил у Булей, но его дом так и не стал моим. К тому же мы с ним не можем долго терпеть друг друга.
– И куда же ты поедешь?
– В Нью-Йорк. Новый Свет! Новая жизнь, новый континент! Я даже могу взять с собой вашего кота. Шарлотта говорит, он очень тоскует по Джему.
– И всех кусает. Так что и в самом деле забирай его себе. Думаешь, Нью-Йорк ему понравится?
– Поживем – увидим. Знаешь, я люблю неожиданности.
– В отличие от вас, бессмертных, мы, смертные, не любим перемен, – сказал Уилл. – Что касается меня, то я устал терять близких.
– Знаешь, я тоже… Но это ничего не меняет. К потерям нужно привыкать.
– Я слышал, когда человеку отрезают руку или ногу, они продолжают болеть. То же самое происходит со мной. Я потерял часть самого себя, но мне кажется, что Джем здесь, со мной. А про боль я и не говорю.
– У тебя неправильный подход, Уилл, – покачал головой Магнус. – Джем не умер, он остался жить, потому что ты его отпустил. А если бы ты его попросил не умирать, он продержался бы совсем недолго, и у него не было бы никаких шансов. Но ты любил его и выбрал для него жизнь, пусть даже эта жизнь –
Он взял Уилла за подбородок и посмотрел ему в глаза. Подобного юноша не позволял никому, но Магнус был исключением.
– Яркая звезда, – задумчиво произнес колдун. – Вы, смертные, сжигаете себя без остатка, а ты, Уилл, больше, чем кто-либо. Я никогда тебя не забуду.
– Я тебя тоже, – ответил юноша. – Я очень многим тебе обязан, ведь ты освободил меня от проклятия.
– Никакого проклятия не было.
– Было. Еще как было. Спасибо тебе, Магнус, за все, что ты для меня сделал.
Магнус опустил руку:
– Ну вот, первый раз в жизни дождался благодарности от Сумеречного охотника.
– Больше не буду, а то еще привыкнешь, а мы – народ неблагодарный.