Петля дорог

— А это тоже вопрос… зачем твоему Анджею понадобилось устраивать здесь фальшивое средневековье?

— Он такой же мой, как и твой, — привычно огрызнулась Ирена.

Семироль пожал плечами:

— Думаю, это упрощение, специально для чистоты эксперимента… Ирена, а…

Он запнулся. Поморщился; подкинул веток в огонь, потрогал правое дергающееся веко:

— Ирена… Та, с позволения сказать, МОДЕЛЬ, которую я привык считать миром… тоже упрощена?

— Не знаю, — сказала Ирена честно.

Семироль помолчал. Отблеск костра делал его лицо моложе и смуглее, и, пожалуй, благороднее, чем при свете дня.

* * *

С восходом луны у Река начался бред.

Он бормотал то громче, то тише, то невнятно, то явственно; Семироль засыпал и просыпался. Ирена сидела без сна.

— Сажайте рассаду… на грунт… пора… — шептал Рек.

Ирена вспоминала, как он прогнал от нее цепкого лавочника, решившего отработать свое счастье. И как выхватил старую женщину с пути несущейся чудовищной бочки.

— Не стойте так близко, все вы… — требовал Рек сквозь стиснутые зубы. — Отойдите… отойдите…

Ирена укутывала его плащом, трогала пульс, трогала лоб, касалась пропитанной кровью повязки.

Она вспоминала, каким было его лицо, когда он узнал правду об Иренином ребенке. Там, в пещере, за несколько часов до неминуемой гибели, в почти полной темноте — фонарь едва горел, а поди ж ты, Ирена прекрасно запомнила выражение его лица, наверное потому, что никогда больше она не видела Река ТАКИМ…

— Я не они, — бормотал Рек. — Я не они… я не буду, я не стану… Посмотри в себя, сказала ящерица, ты способен изменять цвет… Ты такой, как трава, ты такой, как земля… Но посмотри внутрь себя… ты не умеешь раскаиваться… ты не человек. Хамелеон… сказал… что в моем раскаянии… разве оно способно… кого-то согреть или накормить…

Ирена склонилась ниже. Взяла в свои руки ладонь бескорыстного рыцаря, стиснула зубы, потому что от запаха крови ее мутило.

— …Так, сказала ящерица, Провидение вынули из тебя, как сердце… но вынутое, оно продолжает биться… на берегу и без воды… А ты пуст и недвижен, ты не умеешь раскаиваться… Ты…

Рек говорил медленно, запинаясь, широко открыв глаза — будто читая с листа. Будто текст, однажды написанный, много раз прочитанный, с трудом добытый, а потом слизанный холодной водой с размокшего бумажного листа — как будто этот текст восстановился теперь в ночной темноте, в двадцати сантиметрах от осунувшегося Рекова лица.

— …И он смеялся. Он сказал: каждому по делам его. И ваше счастье, что я не учитываю также и помыслы… И в страхе замерли ящерица и хамелеон, а Создатель прошел мимо черного дерева к башне, туда, куда указывал деревянный идол… и вошел в ворота, и они закрылись за его спиной…»