— Вот и все, — сказала Тиар, и Игар понял вдруг, что она счастлива. — Вот и все, Игар… И больше ничего не надо. А теперь можешь продавать меня… Хоть в балаган.
— Нет, — он вдруг почувствовал себя вором, которого застали на месте преступления. — Нет, что ты… Нет…
— А зачем же я тебе нужна? — удивилась Тиар. — Ты искал меня… Но не надо говорить. Дай, я посмотрю… на шмелей.
— Я искал тебя, потому что ты Тиар! — ее рассеянная небрежность почему-то страшно его задела. — Какая бы ты ни была… Ты Тиар!
— Или Диар, — отозвалась она беспечно. — или Деор… Имя мне придумали. Придумали, потому что я свое собственное — забыла, да…
Он почувствовал, как кровь отливает от щек:
— Но… нет! У тебя… родимое пятно на лопатке, как ромб!
Она обернулась. Глаза ее были огромные — и совсем черные, как деготь.
— Я не хотел тебя обидеть, — пролепетал он жалобно. — Тиар… Я не хотел…
Она вдруг улыбнулась. Так могла бы улыбнуться королева, одаривая милостью своего смиренного подданного:
— А… ты посмотри. Подними кофту и посмотри…
Она повернула голову. Совершенно царственным жестом; в какую-то секунду ему померещилось, что диск солнца — монета, на которой вычеканен ее гордый профиль.
От города бежали, размахивая суковатыми палицами, два старика с головами, одинаково повязанными шарфом. Один был чуть ниже — а в общем, совершенно одинаковые.
— Прости, — прошептал он униженно.
Ее одежда путалась у него под руками. Под кофтой была сорочка, чистая, даже, кажется, накрахмаленная, но единственный крючок зацепился за что-то и не желал отпускать…
Старики бежали, и идущие по тракту люди в ужасе шарахались от палок и грязных, захлебывающихся ругательств; Игар мельком подумал, что это они крахмалят ей сорочку. Каждый день?..
Крючок оторвался.
Узкая, как лезвие, белая спина с рядом острых выступающих позвонков. Он провел по ним ладонью — чуть касаясь, прося прощения…
И поднял сорочку выше.
Обе лопатки ее были чистые. Обтянутые молочно-белой, какой-то даже голубой холодной кожей.