Последний довод королей

22
18
20
22
24
26
28
30

Угол рта Терезы приподнялся в печальной, но все же улыбке. К величайшему удивлению Джезаля, она протянула руку и легко прикоснулась ею к его лицу. У него перехватило дыхание, кожа под ее пальцами как будто онемела.

— Отчего вы не можете понять, что я презираю вас? — спросила она.

Он похолодел.

— Я презираю то, как вы выглядите, презираю ваши чувства, звук вашего голоса. Я презираю это место и всех здешних людей. Чем скорее гурки сожгут все до основания, тем счастливее я буду.

Она отняла руку и отвернулась к окну. Отблески света падали на ее великолепный профиль.

Джезаль медленно поднялся.

— Я подыщу себе другую комнату, чтобы спать сегодня ночью. В этой совсем холодно.

— Наконец-то.

Когда человек получает все, о чем он мечтал, это может стать для него сущим наказанием. Если блестящие награды вдруг превращаются в пустые побрякушки, у него не остается даже мечтаний для утешения. Все то, чего Джезаль, как ему казалось, желал — власть, слава, прекрасные атрибуты величия, — все нынче превратилось в пыль. Теперь он хотел одного: чтобы все было как прежде, до того, как его мечты сбылись. Но пути назад нет. Никогда.

Ему нечего было больше сказать. Он сухо повернулся и направился к двери.

Лучше оставаться в земле

Если ты выживаешь в бою, ты роешь могилы для мертвых товарищей. Последняя дань уважения — даже если ты совсем не уважала их. Ты копаешь как можно глубже, ты сваливаешь их туда и засыпаешь землей. Они гниют, и ты о них забываешь. Так было всегда.

Когда закончится это сражение, копать придется много. Обеим сторонам.

Двенадцать дней падают зажигательные снаряды. Двенадцать дней божий гнев проливается дождем на этих высокомерных розовых и превращает в черные развалины их горделивый город. Двенадцать дней убивают людей на стенах, на улицах, в домах. Двенадцать дней под холодным солнечным светом, под моросящим дождем, в удушающем дыму и двенадцать ночей в зареве пылающих пожаров — Ферро все время находилась в самой гуще событий.

Ее ботинки шлепали по полированным плиткам, оставляя черные отметины на полу безукоризненно чистого коридора. Зола. Два квартала, где кипели бои, были сплошь покрыты золой. Она смешивалась с мелким дождем, превращаясь в липкую пасту, наподобие черного клея. Уцелевшие здания, обугленные остовы разрушенных домов, убитые и умирающие люди — все было покрыто пеплом. Хмурые охранники и раздраженная прислуга мрачно взирали на нее и на отметины, которые она оставляла на полу, но Ферро никогда не было дела до их мнения, а сейчас и тем более. Скоро у них будет гораздо больше золы, чем они могут убрать. Все это место станет золой, если придут гурки.

И очень похоже, что так и будет. Каждый день и каждую ночь, несмотря на все усилия наспех собранных защитников города, несмотря на жертвы, на убитых среди руин, императорские войска все глубже продвигались в город.

К Агрионту.

Юлвей сидел в углу большой комнаты, когда Ферро вошла туда. Он съежился в кресле, браслеты свисали с опущенных рук. Спокойствие, которое всегда окутывало его, как старое одеяло, улетучилось. Он был встревожен, глаза его ввалились, превратившись в темные впадины. Этот человек смотрел в лицо своему поражению, и к такому его виду Ферро уже привыкла за последние несколько дней.

— А, Ферро Малджин, вернулась с передовой. Я всегда говорил, что ты убила бы целый мир, если бы могла, и вот представилась возможность. Как тебе нравится война, Ферро?

— Ничего.