– Индюк напыщенный. Как ты вчера их назвал? Завесой полуночи? Это мне нравилось больше. Хоть какая-то поэзия. Пусть и плохая.
– Дерьмо. – Он прищурился, глядя на облака. – Глаза твои блещут, как лучистые сапфиры, коим нет цены!
– Так у меня камни вместо глаз?
– Губы – лепестки роз!
Она плюнула в него, но он, будучи настороже, увернулся, и плевок угодил в камень на обочине дороги.
– Вот тебе, болван, чтобы выросли твои розы. Придумай что-нибудь получше.
– С каждым днем это все труднее… – проворчал он. – Камушек, что я купил, смотрится на тебе замечательно.
Подняв правую руку, она взглянула на кольцо, которое украшал рубин размером с миндальный орех. В первых проблесках солнца камень кроваво засверкал, как открытая рана.
– Да, дарили мне и похуже.
– Он под стать твоему бешеному темпераменту.
– И кровавой репутации, – фыркнула она.
– К черту репутацию! Все это байки идиотов! Ты – мечта. Видение. Ты… – он щелкнул пальцами, – …сама богиня войны!
– Хм… богиня?
– Войны. Нравится?
– Сойдет. Сумеешь с тем же пылом целовать в задницу герцога Орсо, может, нам и вознаграждение прибавят.
Бенна выпятил губы, как для поцелуя.
– Ничто мне так не мило с утра, как лицезренье пышных, круглых ягодиц его превосходительства. На вкус они напоминают… власть.
Цокали по пыльной тропе копыта, поскрипывали седла, позвякивала сбруя. Один поворот, другой, и мир остался внизу. Кровавый разлив на востоке выцвел до розовой сукровицы. Взору явилась река, неторопливо несущая свои воды по осеннему лесу в долине у подножия горы. Блистая, как армия на марше, она неуклонно стремилась к морю. К Талину.
– Я жду, – сказал Бенна.
– Чего?