Лучше подавать холодным

– Откуда это? – Она дотронулась до шрама у него на груди. Провела кончиком пальца по неровно зарубцевавшейся коже.

– У каждого из нас были свои раны, думаю. – Он огладил рукою шрам у нее на бедре.

Монца напряглась – от смеси страха и возбуждения, все еще владевшей ею, к которой прибавилась толика отвращения.

– У некоторых похуже, чем у других.

– Всего лишь отметины. – Он провел большим пальцем поочередно по всем шрамам на ее ребрах. – Меня они не смущают.

Она сорвала перчатку с изуродованной правой руки и ткнула ею ему в лицо.

– Не смущают?

– Нет. – И руку ее вдруг обхватили его большие ладони, сильные и горячие.

Монца на миг оцепенела. Дыхание перехватило от омерзения, словно она нечаянно застала Трясучку ласкающим мертвое тело. Она хотела было вырвать руку, но тут он начал поглаживать ее ладонь и скрюченные пальцы. До самых кончиков. С удивительной нежностью. Доставляя удивительное удовольствие. Глаза ее сами собой закрылись, рот приоткрылся. Монца распрямила ладонь, насколько это было возможно, вздохнула.

Он придвинулся ближе, и она почувствовала тепло его тела, его дыхание на своем лице. В последнее время вымыться удавалось редко, и от Трясучки пованивало. Изрядно, но не так уж противно. Впрочем, от нее и от самой пованивало. Он потерся шершавой, щетинистой щекой о ее щеку, ткнулся носом ей в нос, потом зарылся лицом в шею. Монца слабо улыбнулась, ощутив легкий озноб – возможно, из-за ветра, задувавшего в открытое окно, несущего запахи пожара.

Одной рукой удерживая по-прежнему ее изуродованную руку, другою он снова огладил ее бедро. Добрался до груди, потеребил сосок. Монца дотронулась до его члена, уже готового, твердого, подняла ногу, сбив при этом пяткой со стены часть расслоившейся штукатурки, положила на подоконник. Рука его тут же оказалась меж ее широко расставленными теперь ногами.

Она легонько потянула его за ухо, разворачивая лицом к себе, пальцем раздвинула губы, скользнула языком в рот. Чувствовался привкус дешевого вина, которое они пили вместе, так что и у нее во рту он наверняка остался. Но кого это дерьмо волнует, в самом-то деле?..

Монца притянула его к себе, прижалась крепче. Не думая сейчас ни о своем мертвом брате, ни об искалеченной руке, ни об осаде города, ни о курении, ни о людях, которых должна убить. В мире остались лишь его руки и ее, его член и ее вагина. Не слишком много, быть может, но то, что нужно.

– Давай… трахни меня, – выдохнула она ему в ухо.

– Да, – хрипло отозвался он, подхватил ее под колени, опрокинул на кровать.

Та заскрипела, когда Монца задвигалась, освобождая для него место. Он встал на колени меж ее раздвинутых бедер, поглядел на нее, свирепо скалясь. Она ответила таким же оскалом, страстно желая продолжения. Почувствовала, как заскользил по ляжкам, то по одной, то по другой, кончик его члена в поисках входа.

– Где, черт…

– Ох уж эти северяне – на стуле сидя, собственной задницы не найдут.

– Я не задницу свою ищу.

– Дай-ка… – Приподнявшись на локте, она взялась за его член и помогла попасть в нужное место.