Байяз печально улыбнулся и произнес на языке северян:
– А ты, я вижу, в подобных вещах реалист.
– Как и ты, – откликнулся Ищейка.
Сомнительно, чтобы кто-нибудь в этой комнате понял хоть слово. Горст, при всем знании языка, и то усомнился.
Крой между тем шел дальше.
– А вот это…
– Бремер дан Горст, разумеется!
Теплым рукопожатием Байяз потряс Горста по самые ботфорты. Для человека такого возраста и сана хватка была на удивление крепкая.
– Я видел, как вы фехтовали с королем. Сколько уж лет минуло – пять? Шесть?
Горст мог исчислить не только годы, но даже дни и часы.
«В жизни моей, подобной тени, гордиться приходилось разве что поддавками в фехтовальных поединках».
– Девять.
– Девять, подумать только! Надо же, десятилетия мелькают, как листья на ветру. Никто так не заслуживал титула, как вы.
– Я оказался во многом посрамлен.
Байяз подался ближе.
– Вы оказались биты, и это единственное, что принимается во внимание.
Он шлепнул Горста по предплечью, как если бы они поделились им одним известной шуткой; а выходило, что она известна только Байязу.
– Но не вы ли состояли в числе рыцарей-телохранителей? И разве не вы охраняли короля в битве при Адуе?
Горст почувствовал, что зарделся.
«Да, то был я, и всем это хорошо известно. А ныне я – не более чем злосчастный козел отпущения, использованный и брошенный, как какая-нибудь беспутная служанка, грубо употребленная сынком сиятельной особы. Я теперь…»