– Я намерен создать широчайшее полотно освоения и покорения Дальней Страны, – болтал Суорбрек. – Роман века! И ваша судьба пройдет там красной линией.
– Это хорошо, что я буду красной линией, – согласился Свит. – А что такое красная линия?
– Моя рука!.. – орал Хеджес.
– Тебе еще повезло, что не в голову, – ответил ему Лэмб.
Откуда-то из глубины дома доносился радостный плач детей Бакхорма, наконец-то воссоединившихся с матерью.
«Хорошие новости, – подумал он. – Достойный итог».
– Мои читатели будут восхищены вашими героическими подвигами!
– Я уже восхищена, – фыркнула Шай. – Никто на востоке не сравнится с тобой по героическому количеству газов в кишечнике.
Темпл наблюдал за бегущими облаками. Существует Бог или нет, мир не изменится.
– Я настаиваю на исключительной точности. Никаких преувеличений! Правда, дорогой мой Даб Свит, лежит в основе величайших произведений искусства.
– В мыслях не имел сомневаться. А слыхали вы, как я убил большого бурого медведя при помощи двух вот этих самых рук?
Самый трусливый трус
Ничего здесь не оставалось таким, как Шай помнила. Все измельчало. Все поблекло. Все изменилось. Какие-то новые люди построили дом там, где стояла их ферма. И новый хлев тоже. Распахали несколько участков, и посев дал недурные всходы. Вокруг дерева, на котором повесили Галли и у корней которого была могила матери Шай, росли цветы.
Они долго сидели верхом, хмуро глядя в долину. Наконец Шай сказала:
– Странно, что я верила, будто все так и останется, как мы бросили.
– Времена меняются, – отозвался Лэмб.
– Хорошая ферма, – сказал Темпл.
– Нет, не хорошая, – возразила Шай.
– Спустимся?
– Зачем? – Шай развернула коня.