Плач Агриопы

Управдом, не понимая, чем заслужил доверие здешнего «старшего», коротко кивнул.

- Мы — экопоселенцы. Знаете, что это такое?

- Секта, — вырвалось у Павла. — Э… религиозная община? — Поправился он, с вопросительной интонацией.

- Мимо. — Грустно усмехнулся «охотник». — Насчёт религии — это не про нас. Мы живём так, чтоб ладить с природой. Не только брать у земли, но и отдавать. А верит каждый, в кого желает и во что желает. Но многие чужие действительно думают, что мы — сектанты. А раз сектанты — значит, на христианских крестах пляшем, свальный грех у нас в чести, многоженцы, детей развращаем. Как в город кто из наших выедет — такого наслушается — что самого себя бояться начинает.

- Нечасто, наверное, выезжаете, — не без ехидства заметил Павел.

- Нечасто, — подтвердил «охотник». — Хотя — мы почти все тут — городские. К крестьянскому труду не приучены. Так что без цивилизации пока прожить не можем. И без её плодов — тоже. Приезжает тут к нам один — Гаврила разбойник. Спекулянт из Кержача. Грузовик у него… Привозит нам всякого — щётки зубные, мясорубки, таблетки из аптеки, если попросишь.

- Краски акварельные.. — Пробормотал управдом.

- Да, и краски… — В глазах «охотника» вспыхнула былая злоба. — Марта давно краски ждёт. Она у нас художница. Услыхала, как ваша «вертушка» тарахтит — вот и прибежала.

- У меня правда — иммунитет. — Не отвёл взгляда Павел. — Если она только ко мне подходила — не заразилась, отвечаю!

- Об этом я и хотел… — Неожиданно замялся «охотник». — Поговорить хотел… Наш Гаврила давно уж не появлялся. Дня три. А когда был тут последний раз — каким-то чудным казался. Говорил — ломает его, всё тело ломает, простуда, мол. А девчонок незамужних всё равно лапал — охоч до этого дела. Ну — уехал-таки, восвояси укатился. А у нас после него две поселянки слегли. Температура. Сбить не можем, чего только не пробовали. Я их обеих в бане закрыл — вроде как берёзовым духом надышаться. Так и остальным сказал: пропарим, простуду выведем. Но какой им пар — при таком жаре в крови. В общем, это я своих пока обманывать могу — они тут осмелели, страшного в миру не боятся, за новостями — не следят. А вам… вам объяснять не надо: это болезнь. Я прав?

Павел осторожно склонил голову. Так, чтобы полупоклон можно было принять и за согласие, и за раздумье. Но «охотник» не сомневался.

- Прав. Значит, и нам, как всем кержачским или московским, — или помирать, или своими силами спасаться. Ясно теперь, почему я за вас, как за соломинку ухватился? Когда мор приходит — во всё иначе верится. И чёрта своим носом унюхаешь, и бога не на иконе, а наяву, увидишь. А вдруг вас, как ангелов, сюда ради нас спустили? Вы где вертолёт-то взяли? В супермаркетах, на распродажах, таких не предлагают.

- Не знаю… Не помню… — Вопрос застал Павла врасплох. Он понимал, что ответ прозвучит нелепо — может, даже разрушит хрупкое доверие, возникшее между ним и «охотником», — но и лгать — не хотелось, — да и не придумывалось сходу никакой убедительной лжи.

- Ну-ну, — буркнул тот, кого называли Стасом. — Не помните — так не помните. Пришли мы. — Он зачем-то снял двустволку с плеча и дважды ударил прикладом по поваленному, замшелому древесному стволу — словно постучался в чужую дверь или, в качестве циркового шпрехшталмейстера, объявил номер.

Было ли чему здесь дивиться? Это как посмотреть!

Лес здесь не кончался и не уступал усилиям человека.

Из него — точней, из болотистой, в ягодах, почвы, из грибницы в ажурных поганках, — произрастало деревянное одноэтажное строение, никак не вязавшееся с цивилизацией. Оно не принадлежало миру мегаполисов, но оставалось чуждым и здешнему уединённому мирку. Тот источал дымы, смеялся женскими голосами и звенел на все лады железом и стеклом совсем невдалеке. Через широкие просветы между редкими деревьями можно было видеть целый выводок хлипких модульных домиков, свежие срубы капитальных изб, кукольные уличные баньки и сортиры. Кое-где посверкивали зеркальные панели солнечных батарей. Экопоселение представлялось не маленьким и прочно вросшим в землю. Но то строение, перед которым остановился «охотник», было иное. Старое. Составленное из тёмной, будто выпачканной в дёгте, древесины. Из толстенных сучковатых стволов. Оно не имело ни собственного света, ни голоса. Длинное, как деревянный амбар, и безыскусное, как барак, с узкими кривыми окнами, затянутыми целлофаном вместо стёкол, — оно удручало.

- Вот тут Лазарь и жил. — Будто поддавшись настроению ветхого несуразного дома, тихо и неприветливо проговорил «охотник». — Тут и похоронен, — хоть на холме, да всё равно в болоте. Так сам захотел.

- Это вы построили? Для него? — Задал Павел мучивший его вопрос.

- Нет, — Стас сплюнул, утёрся рукавом театральной рубахи. — Это до нас стояло. Тут раньше староверы жили. Века два этой рухляди. Но Лазарь говорил: она всех нас переживёт. Перестоит… Потому как — на костях, на крови. Чёрт его знает… может, и так.