- Ну, это вряд ли, — пробормотал управдом. — Битву мы уже проиграли. Потеряли оружие, стрелка — в твоём лице, — и алхимика — в лице Струве. А я… я потерял жену… Извините меня, но я умываю руки. Мне бы спасти дочь. Не получится здесь — буду драпать с ней, пока хватит сил. Как трусливый заяц. Подальше от Москвы.
- И далеко ли ты убежишь? — Третьяков допил кофе. — У тебя нет транспорта, на дорогах — полно всякой нечисти: мародёров, бандитов. А куда вообще бежать — ты знаешь? Может, в первом же городе, где ты остановишься, чтобы найти пищу, твоя дочь подцепит Босфорский грипп снова. И уже не оправится от болезни.
- Хватит! — выкрикнул Павел. — Что ты мне предлагаешь?
- Если твоя задача — бежать, — я предлагаю эвакуацию. Туда, где безопасно. В Австралию, если не найдётся ничего ближе. Австралия тебя устроит?
- Что я должен сделать взамен?
- Не ты, а все мы. Мы должны увидеться с одним человеком. Я организую встречу. Вертолёту предоставят воздушный коридор.
- Зачем твоему человеку понадобился я?
- Он… верит в бога… — голос Третьякова вдруг сорвался. Последние слова были еле различимы. — Не так, как многие…. По-настоящему, — по-ветхозаветному, если угодно. Верит в наказание… и искупление… Он хочет услышать нашу историю. И он готов помочь — в драке или в бегстве. Я уполномочен передать, что выбор — за каждым из нас.
- Кто этот человек? Ты веришь ему? — Павел пребывал в смятении.
- Он офицер. В чине генерала. Это важно? — Третьяков опустил глаза. — Однажды он вытащил меня из ада, когда все другие похоронили.
- А моя дочь? — Павел оглянулся на Таньку. Та и вправду явно шла на поправку. Хотя тёмных пятен и тонких алых нитей на коже ещё хватало. — Как быть с ней?
- Ей всё равно пока нельзя покидать карантин. А мы быстро обернёмся. Если вылетим в ближайшие пару часов — к вечеру уже снова будем здесь.
Управдом задумался. Взгляд его сделался тяжёлым. В нём ещё не было ненависти, но уже плескалось раздражение. Казалось, с губ Павла вот-вот сорвётся что-то злое, — но, вместо этого, он вдруг выдавил:
- Ладно. — И, словно бы опасаясь, что передумает, вот тут же, сию секунду, изменит решение, повторил гневно: — Ладно, согласен! Туда и обратно. Вылетаем — как можно скорее.
- Мне осталось спросить у нашего юного друга, — «ариец» обернулся к Людвигу, — составит ли он нам компанию в путешествии?
- Мне всё равно, — тот пожал плечами. — У нас один ценный кадр, — Людвиг театральным жестом указал на управдома. — Если он — летит, лечу и я. Хотя бы чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
- Ты забыл ещё кое-кого, — Павел склонился к уху Третьякова, — того, кто бродит в голове.
- Нет, — «ариец» не стал шептать в ответ, не стал таиться, — о нём я никогда не забываю. Но мне кажется, он и так слышит каждое наше слово. Ему не привыкать жить в тени. Он — палач, насекомое и акробат — сразу. Такую гремучую смесь я не стану уговаривать. Но если он и вправду сейчас примостился где-нибудь на лавке — пускай знает, что дверь «вертушки» — открыта; уже можно залезать. В медицинском салоне места достаточно.
- Не кричи, Таньку испугаешь, — Павел вернул Третьякову упрёк, который тот недавно бросал латинисту. — И вот что, господа…. Забирайте посуду и остатки рагу и выметайтесь отсюда. Я подойду на поляну через пятнадцать минут. Будьте готовы взлетать.
Людвиг и Третьяков одномоментно кивнули — это получилось у них слаженно, как будто по указке суфлёра. Баню очистили также дружно — и быстро. Управдом остался с дочерью наедине.